В шелковой испанской шали, которую мне одолжила Вера Кирилловна, я сидела в кресле-качалке напротив Геннадия Рослова, одетого в белый смокинг с черным галстуком. Пианист сидел, подавшись вперед, перед своим стаканом чая, словно перед роялем, Алексей, в тропическом костюме вполне приличного покроя, купленном на деньги, заработанные в ночном клубе, ходил вдоль террасы, движимый, как я подозревала, в равной степени эмоциями и лихорадочно работающим умом. Мои кавалеры-офицеры также остались стоять. Хорошо отглаженный мундир лорда Эндрю казался ослепительно белым рядом с чистыми, но поношенными гимнастерками Л-М и Нейссена. Как только Вера Кирилловна ушла, оба расстегнули воротнички с презрением ветеранов к условностям. Воспользовавшись преимуществом роли королевы, Вера Кирилловна бросила все и всех на мое попечение. Мне пришлось великодушно избавить ее от утомительного продолжения вечера.
— Какой великолепный музейный экспонат, эта графиня! — воскликнул лорд Эндрю. — Ее следовало бы хранить под стеклом! Вы позволите, Таня? — он зажег сигарету после того, как мы все отказались к нему присоединиться.
— Не могу позволить себе эту вредную привычку, — сказал Л-М.
— И так слишком нервный, — сказал барон Нейссен.
Как и Геннадий Рослов, я не хотела портить руки никотином. Алексей не употреблял ни табака, ни алкоголя.
— Мы, русские аристократы — настоящие музейные экспонаты, мой дорогой Эндрю, — заметил Л-М. — Только вот будет ли у нас стеклянный ящик? Вместо этого нас вышвырнут, по словам товарища Троцкого, на свалку истории.
— Дайте мне почетную могилу, — сказал Нейссен. — Для белого офицера это единственная альтернатива победе.
— Вы всегда столь мрачны, Нейссен? В конце концов это вечер для мистера Рослова, — напомнил лорд Эндрю морскому офицеру. Он деликатно выпускал дым подальше от нас в сад.
— О, я не возражаю, — сказал Рослов с застенчивостью, которую даже знаменитые русские музыканты старой школы испытывали в дворянском обществе. Царское правительство посылало его в Англию и Францию во время войны выступать перед войсками, и он бегло говорил по-английски и по-французски. — Мне совсем не весело с тех пор, как я услышал, что Татьяна Петровна хочет стать сестрой в белой армии.
— Эта мысль скорее угнетающая, — согласился лорд Эндрю. — Я полагаю, что к настоящему времени вы уже пережили достаточно опасностей и тягот, Таня.
— А может быть, и нет, — Л-М прислонился спиной к белому столбику террасы, глядя, как я с напускной беззаботностью качаюсь в кресле. — Возможно, это именно то, чего Таня хочет.