— Понимаете, — он поставил пустой стакан, — я больше ничего не понимаю в этом мире. Я знаю одно. Я живу. Я владею этими руками, — он поднял их, — и больше ничем. Они могут зарабатывать мне на жизнь и давать несколько часов радости и забвения моим слушателям. Это достаточно великая цель для моей маленькой жизни.
— Это прекрасная цель, — сказала я и подумала: «У меня тоже есть руки, которые могут дать независимость мне и избавление от боли, хоть и краткое, моим ближним, страдающим в этом мире». Вслух я добавила:
— Мои руки тоже умелы, хотя и по-другому. Я просто хочу применить их там, где они всего нужнее.
Когда я говорила, я заметила, что моя левая рука завязывает хирургические узлы на длинных кистях шали.
Я была поражена, когда Алексей сказал:
— Наилучшим образом вы могли бы применить свои руки, став хирургом, как вы мечтали когда-то, Татьяна Петровна, прежде чем что-то или кто-то в этом ирреальном городе вынудит вас изменить свои намерения.
Я боялась, что Нейссен не пропустит намека, но Л-М еще раз умело увел спор от личностей.
— Я не собираюсь, барон, — сказал он, — возвращаться к вашему спору, мы можем оправдать нашу жестокость под предлогом справедливой мести. Наше дело уже поставлено в невыгодное положение из-за недостаточного исторического видения. Это может быть ошибочным, но у большевиков есть преимущество. На нашей стороне должна быть моральная правда. Мы не можем позволить себе пачкать руки грабежом, погромами, избиением военнопленных и тому подобной мерзостью.
— Высшее командование делает все, чтобы пресечь эти эксцессы. По крайней мере наше возмездие суровое и скорое. Это не политика террора, как у красных, — быстро возразил Нейссен.
— Это политика или выражение террора? — Л-М деликатно смахнул комара с рукава.
— Это провокация! — В мягком полусвете Нейссен даже побледнел.
— Вы не уходите? — Лорд Эндрю выглядел усталым.
— Я собираюсь принести еще выпить, с разрешения Татьяны Петровны. Кто-нибудь хочет?
— Я сам себе принесу, — лорд Эндрю пошел с Нейссеном в дом.
Напряжение заметно спало. Я слушала скрип кресла-качалки, короткие шаги Алексея, зудение мошек вокруг лампы, лай собак где-то вдалеке и непрестанное стрекотание кузнечиков — типичные звуки мирной жизни.
— Как тихо! — Л-М словно прочитал мои мысли. — Я никак не могу привыкнуть к этому после двух лет грохота на западном фронте. Сюда артиллерийская канонада почти не доходит.
— Я будто глохну, — пианист поднял руки к ушам.
— Многие так. Однако, — сказал Л-М по-русски, — нет ничего похожего на нашу южнорусскую ночь, правда, профессор?