Отец не поехал на похороны. Он уединился у себя на вилле и не допускал к себе никого, кроме своего денщика Семена. Потерянная и одинокая, я долгими часами бродила у дверей его комнаты.
Прошла неделя. Однажды утром, когда меня одевали, вошел отец. Он был одет в серо-голубой мундир императорской гвардии и держал в руках фуражку и перчатки. Он сильно похудел, осунулся. Я не поверила своим глазам: голова стала совершенно седой. В глазах появилась неизбывная печаль. Тоска и грусть разрывали мое сердце.
Отец поднял меня на руки и крепко прижал к себе.
— Таничка, царь, наш повелитель, посылает меня с миссией на Дальний Восток. Ты поедешь в Веславу жить с тетей Софи и дядей Стеном до тех пор, пока я не приеду за тобой.
— Я не хочу ехать в Веславу! Я хочу с тобой!
— Когда-нибудь мы вместе отправимся в большое путешествие. Но сейчас мы должны ехать каждый своей дорогой. Господь будет хранить тебя. Будь мужественной.
Он поцеловал меня и передал в нянины руки.
— Мама говорила, что я никогда не должна покидать тебя. Мама взяла с меня обещание. Я клялась ей на кресте.
Я билась на няниной худой груди, стараясь вырваться. Лицо отца стало чужим и пугающим. Он торопливо благословил меня, одел фуражку и вышел.
Я отказалась одеваться и бросилась в детскую, где у стены лежали мои куклы и подарки от иностранных князей и послов. Я расшвыривала их, пинала и топтала ногами, затем упала и стала кататься по полу, пронзительно крича: «Папа, папа, я хочу к папе!»
Внезапно послышались энергичные шаги, и появилась бабушка.
— Выйдите! — она взмахнула своей тростью перед моими испуганными горничными.
Торопливо сделав реверанс, они кинулись вон из комнаты.
— А ты? — бабушка грозно спросила няню.
— Неужели у вас нет сердца? Ваша светлость, Анна Владимировна, голубушка, пожалейте сироту. Позвольте мне взять вашу палку? — Няня потихоньку приближалась к моей величественной бабушке.
— Подожди, — кончиком трости бабушка остановила ее. — А вы, Татьяна Петровна, — она дважды стукнула тростью об пол, — извольте подняться.
Достав носовой платок из своего длинного черного рукава, бабушка не слишком нежно вытерла мне нос.
— Вот что, сударыня, ни в этом доме, ни в каком другом, где вам придется оказаться, неважно, будет это дворец или хижина, никаких скандалов больше не будет.
Для пущей строгости она говорила по-русски.
— Ты дочь солдата. Можешь плакать в свою подушку, но так, чтобы никто этого не слышал.
— Хорошо, бабушка.
— Теперь приберись и можешь спуститься позавтракать вместе со мной. — Она протянула руку для поцелуя. — Ну что, няня? Твой цыпленочек еще жив?