и спросил его, больно ли ему, Всев. Мих. ответил: «Что значит эта боль в сравнении с тем, что здесь», — и он указал на область сердца. Он сам начал нам рассказывать, что левая нога его попала между перилами и печкой, перегнулась и сломалась, когда он сам упал на площадку, как он боролся сам с собой, чтобы не допустить себя до падения и т. д.
Весь день Всев. Мих. был в полном сознании и памяти… Он не стонал и ни на что не жаловался, а только говорил: «Так мне и надо». Приехавший хирург, проф. Павлов[289], посоветовал перевезти Всев. Мих. к нему в больницу — Александровскую общину…
Вечером мы с Вл. Мих. Латкиным[290] перевезли его в больницу: там в часовне, мимо которой его проносили, совершалась, вероятно, всенощная, так как была суббота. Всев. Мих. перекрестился. Вероятно, и у Бога он просил прощения. Всев. Мих. всегда носил крест на шее и высоко чтил Христа.
В больнице мне разрешили сидеть с больным с утра до ночи, но только не оставаться на ночь.
Когда на другое утро я приехала в больницу, я встретила ходивших по коридору доктора Фрея и Ал. Як. Герда. Они сказали мне, что Вс. Мих. спит. Я прошла к нему в палату и по всем признакам увидала, что это не был простой сон, а было коматозное состояние, то есть Вс. Мих. был без сознания, в чем убедились и Герд, и Фрей. Сестра милосердия сказала мне, что Всев. Мих. заснул во втором часу ночи. И вот этот обыкновенный сон перешел в коматозное состояние, которое закончилось на пятый день смертью».
Всеволод Михайлович Гаршин умер 24 марта 1888 г. Похоронили его на Волновом кладбище Петербурга по христианскому обряду. В последний путь писателя провожала многотысячная толпа. До самой могилы гроб несли на руках.
10
Гаршин был слишком неординарной личностью в общественной жизни России 1880-х гг., чтобы его трагический уход не спровоцировал интеллигентскую истерику. Для человека XXI в. подобные вакханалии привычны — чуть помрет кто-то из тех, кто хоть каким-нибудь краем засветился на экране или сцене, а то и без этого, как в СМИ начинается кампания по прославлению «героя» и публичному разбору причин его кончины. И непременно покойный оказывается гением, мучеником эпохи, и смерть его покрыта великой тайной. А истоки подобного следует искать во второй половине XIX в., когда набирала силу молодая российская интеллигенция, всеми силами стремившаяся сравняться в своей общественной значимости с аристократией.
Всеволод Михайлович оказался одной из первых жертв такой кампанейщины. Особенно широко в прессе обсуждались причины его самоубийства. Первоначальное мнение «общественности» было однозначное: гений стал жертвой наследственной болезни и страха перед грядущим сумасшествием. В связи с этим друзья и родственники, а в большей мере сторонние люди, получившие возможность показать себя публике, занялись шумным прославлением и увековечиванием памяти писателя.