— Марсель!..
И он поднялся нам навстречу. Динка сжала мою руку, потянула меня вперед.
— А, и ты здесь, — хрипло сказал Марсель и коснулся моего плеча. Через рубашку я ощутил его горячую ладонь. — Сядем, — сказал он, — сядем. Здесь холод собачий.
Мы сели с обоих боков. Динка сказала:
— Ты напугал меня своим письмом. Где эти Кособроды? Что ты там делаешь?
— Живу. — Он засмеялся, затрясся, от него так и несло жаром. — Там наша механизированная колонна… мы тянем линию электропередач в целинный совхоз. У меня и жилье свое — вагончик.
Дядя Риза работал в передвижной колонне электромонтажников и вечно мотался по степи. Понятно, он пристроил Марселя. Зависть к Марселю вызывала во мне неприязнь, я враждебно затих и отодвинулся от него.
— Я рассчитал точно, — говорил между тем Марсель, — я даже раньше пришел…
— Но почему, почему именно сегодня? Почему в двенадцать часов? — Динка, по-моему, искренно недоумевала.
— Я думал, раньше не успеем, — ответил он. — Но я был здесь уже в одиннадцать.
Динка молчала. Наконец она проговорила.
— Марсель, я не могу с тобой поехать.
Он ничего не ответил.
— Ты спишь?
— Нет, я не сплю. Я только положил голову тебе на плечо. Ужасный холод.
Динка зашевелилась, ее руки задели меня. Она обнимала Марселя и прижимала его к себе.
— Ужасный холод, — бормотал Марсель. — А тебе не холодно, малыш?
Я хотел ответить, чтобы он не беспокоился за меня, но слова замерли у меня на губах: в дверном проеме я увидел фигуру моей матери. Трудно было узнать ее сразу, но вероятность ее появления, видать, уже давно готовила меня ко всякой неожиданности. Мое напряженное молчание задело и Динку с Марселем. Медленно, оцепенело они стали подниматься.
— Дети, не пугайтесь, — услышал я спокойный голос матери. Она довольно ловко по доске сошла к нам, и зоркие руки ощупали нас одного за другим. Марсель даже застонал, когда убедился, что все это не наваждение, а происходит на самом деле.
— Предатели проклятые, — сказал он смеясь и дрожа.
Удивительно, с каким хладнокровием, а главное, с умом вела себя мама. Ведь каждое некстати оброненное слово, каждый суетный жест могли обернуться скандалом. Но все произошло спокойно, что, впрочем, объясняется и болезненным состоянием Марселя. Он, я думаю, плохо соображал, когда его под руки вели Динка и мама. Он молчал всю дорогу, но когда ступил в ярко освещенную комнату, его прямо затрясло от смеха.
Его положили на Динкину кровать, и он все порывался встать, но сестра налегла, прижала его к постели и плача стала целовать. Мама тем временем ставила самовар и шикала на проснувшегося дедушку. Когда Марселю принесли чай, малиновое варенье, аспирин, он послушно сел. С обреченным видом он глотал таблетки, пил чай, затем позволил себя укутать и закрыл глаза. Он заснул, а мы еще сидели у жаркого его изголовья, когда вдруг послышался звук автомобиля и в наши ворота застучали. Мама отворила окно, мы услышали голос дяди Ризы.