— Что-то изменилось? — спросил я с нехорошим холодком во всем теле.
Голос мой дрогнул, и она повернулась ко мне, глаза стали очень внимательными.
— Ты соображаешь очень быстро.
— Мы не живем вечно, — напомнил я. — Надо успевать.
Она проговорила задумчиво:
— Надо успевать… Не в этом ли сокровенный смысл божественного замысла?
— Да-да, — нетерпеливо сказал я, — именно в этом и есть сермяжная правда, она же посконная и конопляная. Так что изменилось?
— Маркус, — обронила она.
Я сказал с досадой:
— И здесь Маркус… Как же меня достал этот гад. Неужели ангелы получили право вмешиваться?
Она чуть качнула головой.
— А люди всегда на все получают право?
— Здорово, — сказал я озадаченно, — как же мы испортили ваше племя, какие же мы гады. А какими были раньше светлыми овечками… Я имею вас, ангелов.
— В виду?
— Да, — сказал я поспешно, — в виду. Имею в виду. Хотя и так звучит двусмысленно… Хотя вам все равно, вы же бесполые. В общем, кто-то тайком от Господа начинает вмешиваться напрямую… или почти напрямую?
— Таких немного, — заверила она, — хотя почти все хотели бы вмешаться, но это значило бы признать поражение в споре за человека. Ангелам было позволено только подсказывать человеку неверные решения и подталкивать на недобрые поступки. Человек должен был сам своими поступками доказать либо свою непорочность, или выказать неумение жить правильно.
Я пробормотал:
— Похоже, вы теряете терпение.
Она сказала надменно:
— У нас впереди вечность.
— У человека тоже, — заверил я. — И он становится все сильнее, образованнее… Но если это не какое-то вульгарное нетерпение, то что?
— Маркус, — повторила она. — Впервые взгляды Светлых и Темных, как вы их называете, совпали.
Я вскрикнул в тревоге:
— В чем?
— Маркус, — проговорила она бесстрастно, — должен стереть с лица земли человечество. Окончательно.
Она замолчала, впереди показалась темная точка, распалась на две. Тут же обе стремительно увеличились и, взрывая лапами и копытами землю, перед нами остановились огромный черный конь с блестящей шкурой и великанский пес с разинутой пастью и высунутым языком.
Конь остановился и приветственно фыркнул, а Бобик бросился мне на грудь и успел в мгновение ока облизать лицо удивительно мягким и горячим языком.
— И я тебя люблю, — заверил я, — честно-честно… Познакомься, это леди… леди…
— Махлат, — подсказала она. — Махлат… ладно, пусть будет леди.
Я потрепал Бобика по громадной башке.
— Видишь? Мне имя не сказали, зато тебе… Почему вас все любят больше, чем людей?
Он повернул голову и уставился на нее с настороженным интересом. Она протянула к нему руку. Однако Бобик отступил на шаг, хотя не зарычал и даже клыки не показал, но и обычного дружелюбия не проявил, хотя эта леди наверняка могла бы бросить ему не бревнышко, а целое бревно на другой конец света.