— Кхм–кхм! — кашлянул в кулак атаман, — Так, значит, земли от дороги до Бейсужка и от Бейсужка до первых хат, всего двести десятин, — приходской церкви!
— Добре!
— За речкой и до могил, всего двести десятин, — мне, за службу, как атаману.
— Добре! — поспешили поддержать его богатые казаки.
— Нехай будет так! — недружно загудели остальные.
А атаман читал и читал. За его землёй пошли наделы Ляшенко, Кравчины, братьев Хмельницких. Всем им достались ближние и большие паи, с лучшей землёй и выпасами. У них, как объяснил атаман, у каждого заслуги перед войском.
Бедноте досталась земля вёрст за пятнадцать — двадцать от станицы.
— Богатому черти детей колышут, — проговорил стоявший рядом с Ковалем казачок.
Пай Андрея был на буграх. Знал он, что, когда бывает засушливое лето, там не только пшеница, но и трава выгорает, ничего не растёт.
Он не выдержал. Раздвинув плечом стоявших, пробрался к столу. Кулаки гневно сжались.
— Так как же это получается? Атаману да таким, как он, ближняя да лучшая земля, а нам, сироме, дальняя, худшая… — Глаза его зло сверкнули. — Им по две сотни паи, а нам считанные десятины? Земля войсковая, а делят её без справедливости!
Все затихли. Дед Ляшенко приложил ладонь к уху. Один из братьев Хмельницких приподнялся, вытянулся вперёд. Кравчина от неожиданности открыл рот. А Коваль все выкрикивал:
— Богачам выпаса, а нам один будяк остаётся!
— А что вам пасти? — перебили его.
— Они сами пастись будут! — хихикнул старший Хмельницкий.
Сход зашумел:
— Правильно Коваль сказал! Жаловаться надо!
— Отписать обо всём войсковому начальству, пусть оно нас рассудит!
— Смутьян! — застучал палкой о землю дед Ляшенко.
А Кравчина, подскочив к Ковалю, ткнул ему кукиш, визгливо крикнул:
— А дулю тебе! Ишь, пановать думает!
Андрей взял его за шиворот.
— Уймись, кочет битый, — неожиданно спокойно пробасил он и, не торопясь, направился к дверям.
Май порадовал кубанскую степь первым тёплым дождём. В молодую листву оделись деревья, в буйный рост пошла трава, и мрачные, серые курганы покрылись весёлой зеленью. Ярким цветом расцвели воронцы, зажелтели иван–да–марья, а по речкам да низинам не по дням, а по часам поднимались сочный камыш да куга.
Слышно было, как хмельно и сладко дышит кубанская степь, вековая целина, ещё не тронутая сохой. Лишь кое–где распахали казаки крохотные латки–наделы, и на них зелёным бархатом пробились яровые.
Бледно–розовым цветом облиты в станицах яблони. Дурманящим ароматом напоминают казакам родную Украину.
Вот уже неделя, как вернулся из Петербурга Котляревский наказным атаманом. Впервые за все существование черноморского казачества не избирали кошевого. Наказал царь быть атаманом войска Черноморского Котляревскому — и делу конец.