Я держал нашу дружбу в тайне, сам не знаю почему. Я никому ничего не рассказывал, даже своему товарищу Шефу. Всего за несколько дней Марина и Герман стали тайной, которой я жил. И по правде говоря, только ею я и хотел жить.
Помню, как однажды Герман рано пошел спать, извинившись в своей изящной манере джентльмена девятнадцатого века. Я остался в зале с портретами наедине с Мариной. Она мне загадочно улыбнулась и сказала, что писала про меня. Это известие привело меня в ужас.
— Про меня? Что значит — пишешь про меня?
— Значит, что не контра, а про.
Этим следовало ограничиться. Марина застала меня врасплох.
— Ну так что же? — спросила она. — У тебя настолько низкая самооценка, что ты считаешь, о тебе нечего писать?
У меня не было ответа на этот вопрос. Этому научил меня Герман, когда мы играли в шахматы. Основная стратегия: даже если тебя застали со спущенными штанами, грозно кричи и бросайся в атаку.
— А если и так, тем более не вижу, почему ты не можешь дать мне почитать, — отрезал я.
Марина в нерешительности приподняла бровь.
— Я имею право знать, что ты обо мне пишешь, — настаивал я.
— Вдруг тебе не понравится?
— А вдруг понравится?
— Я подумаю.
— Буду ждать.
Холод пришел в Барселону как обычно — со скоростью метеорита. Меньше чем за сутки температура стала минусовой. Вместо легких осенних плащей на улицах появились армии поношенных пальто. Небо теперь было стального цвета, а по улицам носился ураганный ветер, кусавший за уши.
Герман и Марина неожиданно подарили мне меховую шапку, которая, должно быть, стоила целое состояние.
— Это чтобы защищать мысли, Оскар, — пояснил Герман. — Чтобы ты не простудил голову.
В середине ноября Марина сообщила, что они с Германом на неделю едут в Мадрид. Знаменитый врач из больницы Ла-Пас согласился включить Германа в экспериментальную программу лечения, которая проверялась в Европе всего пару раз.
— Не знаю, говорят, что этот врач творит чудеса, — сказала Марина.
Перспектива провести без них целую неделю придавила меня каменной плитой. Мои попытки это скрыть провалились. Марина видела меня насквозь. Она взяла меня за руку.
— Это всего на неделю. Потом ты снова нас увидишь.
Я кивнул. И она не стала больше меня утешать.
— Мы с Германом подумали… Ты пока не приглядишь за Кафкой и за домом? — продолжила Марина.
— Разумеется. О чем речь.
Ее лицо просияло.
— Хоть бы этот доктор оказался таким хорошим, как о нем говорят, — сказал я.
Марина пристально посмотрела на меня. Губы улыбались, но серые глаза светились грустью, которая меня обезоружила.
— Хоть бы.