— Чего это?
— Я спрашиваю, как ваше имя? Имя у вас есть? — терял терпение Семен.
— Мамка звала Жучкой, а миленок — сучкой!
— Понятно. Давно бомжуете?
— Я не бомжую, а живу на вольных хлебах! — возразила бабка.
— Давно?
Она выпятила губу и пожала плечами.
— Забыла в календаре отметить.
А бабка-то с юмором. Трудно с такой беседовать — не запугаешь. Купить?
— Денег хотите?
Она смерила его презрительным взглядом и протянула грязную заскорузлую ладонь:
— Давай.
Покопавшись в кармане, Семен выудил стольник.
— Сначала расскажите, что вы видели?
Поправив шапку и встав в театральную позу, женщина проговорила:
— Иду, значится, с работы… Бутылки в парке собирала. А там, гады, все побили. Зачем, спрашивается, бить хорошую вещь? Не нужна — отставь в сторонку… Кому надо, подберут. Встретила я там, значит, понта одного… Поговорили с ним маненько про житуху нашу нелегкую. Всплакнули.
— Можно ближе к делу? Начните с того момента, как вы пришли сюда и увидели…
— Что увидела?
— Вот я и хочу это выяснить! — выкрикнул Семен. — Как вы нашли манекен?
— Чего нашла? — выпучила глаза бабка. — Пластмассовую бабу, что ли? А… Пришла я, значится, сюда и делаю себе постелю…
— Из чего? — Семен оглянулся. Никакого тряпья не увидел. — Тут же ничего нет.
— Из картона. Вон лежит, у стены. Под зад сунешь — теплее становится. Сверху плащиком, а уж если водочкой зальешься…
Картины бомжатской жизни удручали. Он послушал бы их в другой раз.
— Понятно, — остановил ее Семен. — И что?
Бабка пошла к манекену, но ее тормознули: там колдовали эксперты. Они фотографировали, собирали в отдельные пакетики то, на чем мог остаться след преступника, упаковывали пряди волос для Сергеича.
Поковырявшись в носу, свидетельница продолжила:
— Легла я и вроде как задремала. А потом слышу: зовут меня. Тихо так: «Прасковьюшка… Прасковьюшка…» Муж мой покойный вспомнился!
Женщина заплакала, запричитала, и оперативники бросились доставать из карманов носовые платки. Но она их не взяла, вытерла нос рукавом плаща:
— Выпить есть?
— Влад, пошли Коноплева: пусть купит бутылку водки! — распорядился Семен.
Бабка обрадовалась, потерла ладони:
— Это дело! Хороший ты человек, пусть и мусор. Не обижаешь нашего брата. А другие так и норовят шпынуть побольнее.
— Дальше что было? — поторопил Влад.
Бабка продолжала получать удовольствие: закурила, выпуская вверх сизые колечки. На Гуральника она взглянула с уважением:
— Ну, раз ты торопишься… Вспомнила я, значит, покойного Васятку… А потом лежу и думаю: «Чегой-то он меня Прасковьей назвал, когда я Ульяна?» Нет, погоди-ка! А то я подумала, что он за мной пришел и умирать уж приготовилась. У меня тут узелок есть и тапочки. Почти новые.