«Жени его, жени, Федосья Ивановна, созрело, как плод, сие дитя дворянское».
Максим Борисович. Что, Алексис, хочется тебе жениться.
Алексис. Хочется.
Максим Борисович. Ну, а на ком бы ты, примерно, хотел жениться.
Алексис. Я, как маменька.
Федосья Ивановна. Уж очень нежен. Все маменька да маменька.
Максим Борисович. А хотел бы ты, Алексис, назвать меня папенькой.
Алексис. Почел бы за счастье.
Максим Борисович. Отменный младенец, Федосья Ивановна.
Федосья Ивановна. Редкий младенец, Максим Борисович.
Алексис. Покорно благодарю. Буду и впредь молить Бога укреплять меня во всех качествах, коими вы восторгались.
Федосья Ивановна. Так. (Зашипела.)
Максим Борисович. Нонилушка (так! — Е. Т.), скажи ка и ты ему учтивость.
Неонила.(Делает реверанс.) Ваше воспитание, сударь, и ваши манеры заставляют меня много удивляться.
Алексис(так же кланяясь). Столь же и меня, но в сильнейшей степени гораздо.
(Во время этих поклонов Максим Борисович дергает за рукав Федосью Ивановну и оба они на цыпочках выходят.)
Неонила. Опять шкипидаром намазались. Всякое чувство отшибить может дух гнусный.
Алексис. Так ведь не я же, а мамаша на ночь меня натирает.
Неонила. Чего ее боитесь-то.
Алексис. Мамаша, как змей[,] шипит, боязно и противно.
Неонила. Я вам, Алексис, прямо говорю, — бросьте всякую на меня надежду. Не для вас.
Алексис. Для кого же
(Толстой 1912?: Л. 1–2).
«Венцом» этого периода стала уже упоминавшаяся одноактная комедия в духе XVIII или начала XIX века — «Нечаянная удача», весьма близкая по тону данному фрагменту, — так что и он, возможно, тоже относится к 1911 году, а не к более позднему времени. Тут и неопределенно-архаичная крепостная усадьба, и маскарад с квипрокво, и идиллические мужички, однако с чувством достоинства, и хозяин-самодур вроде персонажей «Заволжья», и нежная героиня, распевающая стильные, сложно зарифмованные романсы, и поющий князь-рамолик. В припадке матримониальной ностальгии он поет текст Пигасия из [«Отцов-пустынников»], посвященный девицам: