Кальт делает отрицательный жест и восклицает:
— Все тома моего дела не содержат ни слова правды! Ни единого слова!
Мне надоедает спор с чокнутым убийцей.
— Послушайте, Кальт! Вы пригласили меня, чтобы заявить, что вы не виноваты? Вам не кажется, что вы немного опоздали? Прошел двадцать один год с тех пор, как вы были пойманы, изобличены и наказаны! Ваша сообщница умерла двадцать лет назад!
— Разумеется, вы мне не верите! Но послушайте, если сейчас вникнуть в мое дело, станет ясно, что я не виновен! Кроме того, существует один человек. Его зовут Харун. Молодой афганский беженец. Был тогда совсем молодым, поэтому, надеюсь, он жив и здоров. Харун мог бы подтвердить, что в ту ночь, когда пропали дети Райнеров, я был у него. Лечил его мать, не помню сейчас ее имя.
— Кальт! Опомнитесь! На вашей совести тридцать, я повторяю, тридцать детских жизней! А вы мне здесь доказываете, что не виноваты, потому что не убили двоих детей из тридцати!
Убийца пытается что-то мне возразить, но я его больше не слушаю, а возмущенно продолжаю:
— Откуда вы про меня вообще узнали? Почему выбрали именно меня?
Кальт, сбитый с мысли, растерянно бормочет:
— Я нашел вас в Интернете. У меня есть возможность… В известных пределах… Под контролем… Вы — человек не местный, вообще не немец. Вас тогда здесь не было. Лицо непредвзятое…
— Ошибаетесь, я — очень предвзятое лицо! — жестко усмехаюсь я. — Хоть и не немец, но в вашем случае очень понимаю предвзятых немцев!
— Тья!.. — Кальт в отчаянии бормочет что-то на диалекте. Я не понимаю, что, да это уже и неважно. Все и так понятно, пора уходить. Лана, наверное, соскучилась.
Подымаюсь с кресла и, не прощаясь, иду к выходу. Провожать меня не надо, я запомнил дорогу. Обратный путь дается тяжелее. Чувствую, что меня качает сильнее обычного. Ясно, разволновался из-за старого психа.
Заметив меня, Лана нетерпеливо ерзает. Криминальное чтиво валяется на заднем сиденье. Полные губы заново накрашены, глаза подведены. Точно, соскучилась.
— Ну, как? Встреча прошла успешно?
— Более чем, — успокаиваю я ее, карабкаясь на свое место.
— Тогда поехали?
— Поехали…
Опять старинная водяная мельница, узкая дорога, хвойные леса, выезд на автобан. Дальше — стремительный полет нашего японского самолетика сквозь сырое пространство. Тучи поредели, и серый заупокойный свет с небес напоминает, что день еще не закончился. Шестой час. Едем молча.
Видимо, меня укачало, и я незаметно для самого себя задремал под ровный шорох шин. Пробуждение было ужасным. Сквозь дрему слышу внезапный удар и сразу за ним отчаянный визг тормозов. Открываю глаза. Посреди дороги в вечернем сумраке стоят две смутные фигурки в белых саванах. Держатся за руки. Чувствую, как рядом со мной Лана отчаянно борется с вышедшим из повиновения кроссовером. Потеряв скорость, машина сворачивает с дороги и медленно скатывается к обрыву, смертельно чернеющему сразу за обочиной. Эта втягивающая в себя чернота все ближе, ближе…