— Это потому, что я тебя не понимаю… Как рождение Паситы связано со всем этим?
— Это значило, что Педро мог помириться со своей женой.
— А почему так не могло быть? Если ему было сорок пять лет! А Порфирио и Мигель родились, когда ему было уже пятьдесят, так что… И это то единственное, что он умел делать правильно за всю свою жизнь, это единственное, лучшая часть, так сказать.
— Ясно, почему Теофила ничего не сделала.
— А что было делать Теофиле, Мерседес? Ты не хочешь ли выразиться более ясно?
— Приворот или что-то в этом духе, Паулина.
— Приворот? Но, послушай, о чем ты говоришь?
— Именно о привороте, Паулина, — вступила я в разговор, потому что меня нервировали такие вопросы, и я боялась, что будет упущено время, то небольшое время, которое мне осталось в другом бесконечном диалоге. — Весь мир знает об этом. Колдовство, давай… Когда ты с дядей и знаешь, что он тебе наставил рога, берешь что-нибудь, что лежит перед глазами, рубашку или брюки лучше, если ее надо будет убрать. И ты идешь к какой-нибудь знахарке или колдунье, и она берет одежду, нашептывает заговор и делает узелок на ткани…
— После того как перекрутишь ею голову гусю, — поправила меня Мерседес.
— Нет, — возразила я. — Этого с гусями в Мадриде не делают.
— В таком случае они поступают неправильно. Гусь обозначает распутство.
— В Мадриде гусь значит совсем другое, в Мадриде только говорят заклинание и бросают щепотку пудры. Потом надо сделать узелок, но я не знаю зачем. И в итоге это все равно что сделать узелок на самом дяде, так что… — Я старалась с особой тщательностью подбирать слова, потому что Паулина побледнела, слушая мою бодрую чушь, и не могла поверить в то, что человек, который все это говорил, я. Но я не была способна передавать свои мысли с помощью подходящих эвфемизмов и в конце концов решила сказать:
— Итак, когда все заканчивается, то у дяди это просто не получается ни с кем, только с тобой, допустим, в течение шести месяцев или больше — в зависимости от того, сколько платишь за приворот.
— Иди отсюда, девочка, иди отсюда, не то я тебя выпорю! — завопила Паулина.
Ее взрыв был сильнее, чем я ожидала, она вскочила как ужаленная, словно пружина, чтобы подскочить ко мне, и, если бы Мерседес не схватила за руку, я получила бы не одну затрещины.
— Где ты научилась таким вещам, злая девчонка? У монахинь?
— Нет, я ничего не знаю, то есть знаю только то, что мне рассказала Анхелита, через два месяца после свадьбы она стала подозревать, что вместо работы по вечерам у ее мужа появилась другая невеста в Алькорконе, — тут мне пришлось перевести дух. Я с удовольствием заметила, как рука Мерседес сопроводила движение Паулины, так что та снова села на свое место, дав мне понять, что это худшее, что произошло. — Итак, потом была колдунья, после того как прошло два месяца полной свободы, ясное дело, потому что приворот стоил три тысячи песет.