- Какая джинса?
И он, по этому моему предательскому виду, тоже все понял.
- Такая джинса! - голос его радостно возвысился. - Думаешь, не видно?
- Не знаю, - сказал я. - Если это и джинса, то не моя. Я снимаю, и все.
- А чья? - потянулся он ко мне. Глаза ему так и промыло. - Чья? Конёв тебя привел?
- С Конёвым мы земляки, - постарался я не ответить прямо.
- Понятно! - Терентьев снова бросил карандаш на стол. Но теперь это был не порыв страсти, а знак удовлетворения. Помолчал и спросил: - Деньги тебе Конёв давал?
Смысл его вопроса был абсолютно прозрачен. Он хотел моего свидетельства против Конёва. Идиоту было б понятно, как ответить. Элементарная логика подсказывала сказать "нет". Но я бы чувствовал себя мерзким уродцем, если б унизил себя такой жалкой и мелкой ложью. В конце концов он не спрашивал, за что мне Конёв давал деньги. А я не уточнял у Конёва, что за деньги он мне дает.
- Давал, - сказал я.
Казалось, Терентьев не поверил своим ушам. Он не ожидал такого ответа. Я не ожидал его вопроса о джинсе, а он не ожидал моего ответа о деньгах. Пирамида Хеопса на плечах у Терентьева покачивалась. Глаза у него блестели, словно отдраенные какой-нибудь жидкостью для мытья стекол. Это был совсем живой человек, еще немного - и пирамида рухнет, а он из Мафусаиловых лет вернется в свой возраст.
- И сколько же он тебе дал? - двинулся Терентьев дальше.
- Сто долларов, - сказал я.
- Сколько-сколько? - вырвалось у него.
- Сто долларов, - повторил я.
Терентьев смотрел на меня, молчал, и я видел: он мне не верит.
- Что же всего сто? - спросил он затем.
- Не знаю, - пожал я плечами. Я понял его. И понял причину его неверия. Должно быть, мне полагалось много больше.
- Или это он тебе в долг дал? - Интонация Терентьева была исполнена серной дымящейся подозрительности. - О каких ты долларах говоришь? Ты в долг у него брал?
- Какой долг. Я столько не заколачиваю, чтобы мне занимать.
- И что же он: вот так просто взял и дал?
- Почему. Я попросил.
- Ты попросил, а он тебе - раз и дал! Как земляку!
- А он дал, - подтвердил я.
Молчание, что наступило после этого, обдало меня дыханием сурового векового камня. Пирамида Хеопса нависала надо мной всей своей колоссальной громадой, и Мафусаил со вновь запылившимся взглядом готов был обрушить ее на меня.
Это и произошло.
- Идите отсюда! - разомкнул он губы, одаривая меня возвращением во множественное число. - Вы больше здесь не работаете. Забудьте сюда дорогу.
Что я мог предпринять для своей защиты? Когда на тебя обрушилась пирамида Хеопса, остается лишь со смиренным достоинством принять свою долю. Не со смирением, а со смиренным достоинством, хотел бы подчеркнуть это. Во всяком случае, я поступил именно так.