Мы вели этот разговор в броневом холоде киоска, время от времени прерывая его, чтобы ответить на чей-то вопрос, заданный в амбразуру замороженного оконца, подать туда бутылку водки, пачку сигарет, упаковку "марса-баунти", принять деньги и дать сдачу. Вернее, все это делал Стас, а я лишь находил в коробках нужный товар и передавал ему, - сегодня ночную смену отбывал он. Стоять ее должен был я, но Стас согласился поменяться со мной. Вволю только наворчавшись, что последнее время у меня семь пятниц на неделе. Это было так, я теперь часто менялся сменами. Чему, естественно, была одна причина - наш с Ирой курьерский. Стас эту причину чуял нюхом, но как мне было сказать ему об Ире? - никак! - и своим чрезмерным ворчанием он высказывал мне осуждение, что я на все его заходы молчу, как партизан. Хотя, надо отметить, ночные по-прежнему были для меня удобней всего. Иру, кстати, все не прощавшую мне тех трех дней, которые я пробыл в анабиозе после пинка, полученного от Терентьева - в том числе, полной отключке и от нее, - больше всего интересовало, что я тогда делал ночами. "Хорошо, днем ты спал, а чем занимался ночами?!" - неутомимо спрашивала она. Как будто бы тем, чем мы с нею занимались на даче ее родителей, мы занимались исключительно ночью. Но так же, как Стасу о ней, так ей я не мог сказать о киоске. Признайся я ей в своих ночных занятиях, падение мое в ее глазах было бы поистине сокрушительным.
- Стас, ты меня не понял. - Не скажу, что я чувствовал себя предателем, бросающим друга на поле боя и спасающимся бегством, но что-то вроде того, однако же, было. Лишь тот, кто служил, знает, что такое казарменная дружба, как вас приваривает друг к другу. - Стас, я вообще сваливаю. Отсюда. С этой работы.
Теперь уже не понять было невозможно.
Стас, в безразмерном киосочном ватнике и таких же безразмерных валенках, медленно отпятился к дальнему концу киоска и оттуда оглядел меня с тем демонстративным выражением недоумения на своем лопатообразном сангвинистическом лице, что появлялось у него, когда он хотел выказать крайнюю степень удивления.
- Это вы, граф, всерьез?
- Чего не всерьез, пацан? - сказал я.
- Дурак совсем, что ли? Капусту срубил - полагаешь, и дальше так же пойдет?
Тут он был прав: никакой гарантии, что мне и дальше удастся так лихо класть в карман разом по полтысячи баксов, не было. Но я и не рассчитывал на это. Просто меня уже не хватало на такую жизнь, что я вел последние месяцы. Следовало выбирать. Неожиданная капуста в кармане сыграла лишь роль катализатора.