— Шо с тобой делать? — спросил Улыбейко. — За это же тоби вэрный расстрел. — Но он не доложил начальству, а своей властью дал Порукину внеочередной наряд — готовить при ротной кухне «шпички» для протыкания мясных порций. Порукин с охотой занялся изготовлением «шпичек» и даже внес усовершенствования в их производство.
Неделю Улыбейко преследовал его, но под конец, в глубине души убежденный, что Порукин нашел разумное, полезное дело, сказал:
— Ты патроны кидай в полэ, а то побачить ротный, шо с невыстреленными капсюлями, — сгибнешь, и я с тобою разом.
Сергей сидел возле Порукина и наблюдал за его работой.
— Денек! — сказал Порукин.
— Солнце сегодня настоящее, — сказал Сергей, — даже на рассвете пар изо рта не шел.
— Какой пар! Из земли теперь пар, и ручьи через это, — как с больного пот. Еще до праздников пахать можно. — И он уверенно показал рукой в ту сторону, где были передовые австрийские форты.
— А ведь верно, — сказал Сергей, — пасха уже скоро.
— Я чув, — вмешался в их разговор Сенко, — шо на святой дадуть по тры крашанки и кулич кажному рядовому.
— Ну? Каждому кулич? — усомнился Порукин.
— Малэнький, — объяснил Сенко. — У двое мэньший.
И он указал на котелок, прикрывавший колоду карт.
Вот в этот весенний, так спокойно начавшийся день, 5 марта 1915 года, австрийцы внезапно открыли артиллерийский огонь из тяжелых орудий.
Одновременно с крепостной артиллерией начали стрелять стоявшие на линии фронтов легкие батареи.
Артиллерия вела огонь беспорядочно, и русское командование впоследствии не знало, чем объяснить эту малодейственную ураганную пальбу: готовили ли австрийцы вылазку, маскировали ли какие-то таинственные, непонятные приготовления, либо из-за психической подавленности и голодного истощения австрийские артиллеристы не смогли вести боевое дело, требовавшее полного напряжения душевных и телесных сил. Но в часы, когда австрийцы вели огонь, никто не знал, эффективен он или нет, — солдаты осадной армии замерли в окопах, подавленные силой, бушевавшей вокруг них.
Сергей, разговаривавший с Порукиным о весне и пасхе, не понял даже, что произошло, когда австрийский снаряд разорвался в тридцати саженях перед линией окопов. Ему ни разу не приходилось слышать разрыв тяжелого снаряда. В позициях над Саном австрийцы обстреливали русских из полевых орудий. Удар, казалось, не был особенно звучен — низкий, ревущий, не похожий на звонкий вопль шрапнели. Но сила взрыва была огромна: теплом обдало голову и словно влажной теплой тряпкой ударило по затылку и вискам, сразу заложило уши. Сергей прокашлялся, чтобы облегчить стеснившееся дыхание, хотелось снять рукой легшую на глаза, сеточку. Выглянув из окопа, он увидел живое рыжее, с опаловыми краями, облако, быстро ползущее в сторону от шмонов; дым, цеплявшийся за комковатую землю, подхваченный ветром, поднялся вверх, и под ним открылась широкая темная яма.