Перемышль! К нему летели с запада немецкие аэропланы, над ним поднимались воздушные шары и ночью взлетали ракеты, на его крепостных фортах стояли одиннадцатидюймовые пушки. Таинственный город-крепость...
Маркович дрожащими, улыбающимися губами говорил Аверину:
— Господин поручик, прошу вас, мы первыми ворвемся в форт. Ведь первыми, подумайте — первыми!
Аверин объяснил ему:
— Если они сдались, то нет смысла ходить в атаку, а если крепость не сдается, то у фортов не то что мою роту, а две Дивизии уложить можно. — Он заметил, что к разговору прислушиваются солдаты, и, сразу изменив тон, громко сказал: — Понятно, вольноопределяющийся?
И когда он сказал эти слова, Пахарь легким, быстрым движением выскочил из окопа, на миг замер, освещенный заревом, с поднятой в руке винтовкой, оглядел дымящиеся форты, раскаленное, как кирпич, тяжелое небо и пронзительно крикнул:
— Братцы, айда!
Назад! Я приказываю: назад! — закричал Аверин.
Десятки людей вылезли из окопов, тяжело дыша, с жадными злыми глазами и, спотыкаясь, бежали в сторону фортов.
Справа, где были окопы Севастопольского полка, протяжно-воюще закричали «ура» и побежали, обгоняя курских, к австрийским фортам.
Враг проявил слабость, и всем хотелось в радости и беспредметной злобе показать веселое и жестокое чувство военной удали. Это чувство охватило не только Пахаря и Марковича. Порукин и Сергей Кравченко — все бежали к фортам бить штыками австрийских саперов и артиллеристов, не успевших уйти в крепость.
В восемь часов утра на Мосцицкое шоссе выехал окрашенный в ярко-белый цвет открытый автомобиль. Сидевшие в нем военные держали большой белый флаг. Автомобиль двигался медленно, опасаясь внезапностей, и, проехав сотню саженей за линию фортов, остановился. Один из военных сошел на землю и помахал флагом. Из русских окопов вылезли два прапорщика. Они смущенно оглянулись, как люди, неожиданно для себя попавшие на театральную сцену: действительно, тысячи глаз следили за ними. Прапоры поправили папахи, подтянули голенища, одернули шинели и, спотыкаясь, побрели в сторону автомобиля. По дороге один из них зацепился носком и едва не упал, — тихий шелест смеха прошел по русским окопам.
Из окопов второй роты только Вовк, обладавший острым зрением, мог ясно видеть, что происходит на шоссе. Он все объяснял бывшим рядом с ним Сергею и Марковичу. В его передаче эта трагическая и торжественная сцена выглядела по-деревенски просто.
— Той, що с флагом стояв, пытае щось у нашого хвицера, — быстро рассказывал он, — а наш раззявыв рот и дывиться на него, як кит на сало... рукамы водыть, показуе на нэбо.