— Замолчи!
— Да, Алешенька, да… сделай мне больно, сломай мои руки. — Она упала на колени предо мной, прижавшись к моим ногам. — Я ненавижу свое тело. Это гадость…
Она обвилась вокруг меня и стала целовать бедра.
В парке было совсем пусто. Ткань брюк стала мокрой. Краска текла по щекам. Я желал ее. Я хотел ее. И ненавидел себя за это.
Ее истерика продолжалась в приглушенных тонах.
— Приведи себя в порядок!
Она вздрогнула.
— Сию минуту, Алешенька, сию минуту.
Она села на лавку и быстро раскрыла модную сумку, которую мы вместе купили у фарцовщиков.
Тогда она еще была невинна. Кусочком ватки она быстро вытирала глаза. Смотря в зеркальце.
— Не уходи. Я люблю тебя. Я вся изменюсь. Я стану правильной, чистой, хорошей, аккуратной…
Я не слушал ее болтовни, а только смотрел. Маленький платочек весь был в туши, слезы стояли в глазах. И падали на красивые щеки. Она пыталась что-то достать из косметички, но слезы продолжали течь по щекам.
— Успокойся.
— Хорошо, — она замерла и глубоко вздохнула. Достала тюбик «К. Диор» для ресниц и вынула изогнутую щеточку. Лита всегда красила ресницы, так как ее, натуральные, были короткие, с медным отливом. А ей шли длинные, агатовые или темно-синие. Уникально шли, невероятно, совершенно другие глаза становились, как черный дорогой жемчуг.
Я взял платок и стал разглядывать.
— Я постираю, как только вернусь, я знаю, как ты не любишь пятен и…
Она запнулась. Ее язык лизнул кончик ватки. Язык лизнул, подумал я и замер.
— Алешенька, я сейчас, я буду готова, прости, что заставляю тебя ждать.
Она уже успокоилась и быстрыми движениями приводила свое лицо в порядок. Проходивший мимо мужчина невольно повернулся.
— А можно я провожу тебя?… — Она уже закончила краситься.
Мы прошли Плющиху, перешли мост и вышли к Киевскому вокзалу. Сколько вокзалов в Москве?
— А можно я доеду с тобой до Мосфильма, а потом вернусь?
Я вздрогнул. Ее ничего не волновало, никакие символы…
— Ты свое уже отгуляла по Мосфильму. С лихвой, — тяжело глядя, сказал я.
Сразу подошли троллейбус и автобус, от вида которых мутило одинаково. Она умоляюще глядела на меня.
— Езжай домой, позвони, когда доедешь.
В ее глазах блеснула безумная радость.
— Надеюсь, в этот раз ты доберешься без приключений.
И я вошел в троллейбус, хотя хотел в автобус. Впрочем, тошнило от обоих… А, это уже говорил я.
Ночью я слышал возню в спальне, возгласы, пока не провалился в короткий, как кинжал, неровный сон. В воскресенье утром царила тишина. Надо было ехать покупать маме фрукты и овощи в больницу. Плюс папа заказал разные ингредиенты для сметанника, который собиралась сотворить его дама.