Лита теперь хотела готовить мне суп из только так понравившейся рязанской картошки. Все, на что я обращал внимание, она превозносила до небес, превращая в фетиш и идеал. Она пыталась предугадать мое малейшее желание. Угодить, ублажить, удовлетворить. И усладить.
Какой-то дальний племянник подвозит нас в раздолбанном грузовике. Жизнь — как эта колея, а колея — как жизнь. «Ни к чему», — думаю я. Есть ли в России хоть одна не разламывающаяся машина?
Мы стоим на повороте дороги. Она в легком пушистом свитере поверх еще более легкого платья. Начинается дождь, она промокает до нитки, платье льнет к бедрам. Она усиленно жестикулирует руками, машины притормаживают, но как только видят меня на обочине дороги, обиженно взревев, уносятся прочь. Она мне машет — отойти. Льет безостановочный дождь.
Едет черная «Волга» сановника с московскими номерами. На повороте она притормаживает около нее, заплывшие свиные глазки оглядывают мокрую выточенную фигуру, шофер ждет, глядя на тушу хозяина, не прибавляя газа. Видение проплывает мимо. Сзади два свободных сиденья.
— Все люди — братья, — говорю машинально я. У Литы начинают течь слезы, от дождя, от обиды, от беспомощности. Она сильно дрожит. Я обнимаю ее за плечи.
— Хоть ты поцелуй меня — в губы, Алешенька!..
Я застываю посреди проезжей части дороги. И целую ее — в виски, лоб, глаза.
Маршрутный автобус опаздывал уже на полчаса. В России вообще неизвестно слово «пунктуальность». Оно никому не нужно. Им никто не пользуется. Наконец, кряхтя, он появляется на дороге. Мы — единственные, кого он подбирает на повороте. Автобус набит битком. Какой-то мужчина освобождает место для Литы, что вообще невероятно. Я сознаю, какой подвиг совершает он ради ее заплаканных глаз — стоять три часа. Мы благодарим его и угощаем яблоком.
(Значит, не только насиловать и заражать…)
Лита хочет поднять мокрое платье, чтобы сесть на сиденье. Я делаю ей страшные глаза. И она виновато просит прощения — глазами.
— Алешенька…
Я даю ей легкую куртку, чтобы она села на нее. Свою. Она долго не решается, держа ее мягко в руках. Все, что мое, для нее свято… Но, наткнувшись на мой взгляд, подчиняется. Чуть подняв к бедрам платье, садится на куртку. И сразу после моего взгляда прикрывает колени нашейным платком. Понимая, что средина автобуса уже никуда больше смотреть не будет, как на ее колени.
Мы приезжаем в Москву поздно, пробиваясь сквозь бессмысленные пробки у «ворот» города. Только ворот не осталось… Теперь это называется кольцевая дорога. Чтобы всех окружить сразу, кто внутри.