На этот раз из полиции пришла женщина — брюнетка с темными глазами и сочувственной улыбкой медсестры. Однако вопросы оставались прежними, абсолютно те же вопросы:
— Вы встречались с кем-либо за пределами Библейского центра?
— Почему вы пришли туда так рано?
— Во сколько вы обычно начинали работать?
— Вы не заметили ничего необычного?
— Рассказывайте. Можете не спешить. Рассказывайте.
Позже с ним говорили врачи. Тихо, осторожно рассказывали ему о трансплантатах и грануляции, о струпьях и некрозе, об антисептике и санации полостей. Лео нравилось слово «санация», нравилась его горькая, вязкая ирония.[140] Ему вкололи анестезирующее средство, люди в масках склонились над его ранами и принялись срезать омертвелые ткани, а он видел лишь Мэделин, летящую в огненное озеро, Мэделин, ставшую его матерью — не той матерью, которую он помнил, а матерью в молодости, голой как сталь.
Незнакомые люди сменяли друг друга: медсестры, врачи, помощник Откомба, какой-то апатичный, задумчивый мужчина из британского посольства. Последний напомнил Лео о Джеке. Конечно же, он знал Джека, знал Мэделин, знал всю эту чертову историю. «Какой-то кошмар», — резюмировал он. И, наконец, Кэлдер. Кэлдер бродил по палате, выглядывал в окно, беседовал с небесной синевой и облаками.
— Что произошло? — спросил он.
Лео не ответил.
— Они уверяют, что ты ничего не помнишь.
— Не помню.
— Подозревают, что это могли сделать те манифестанты. Дети Бога, или как их там… Они могли подложить взрывное устройство. Сейчас их, разумеется, уже и след простыл.
— Ты так считаешь? Думаешь, это были они?
Кэлдер покачал седой головой. Мираж на фоне окна, видение в ореоле света.
— Я не знаю. — Он отвернулся от окна и взглянул на Лео.
На лице у него было написано, что внешний вид пациента ему не нравится. Лео понимал это. Он знал, как он теперь выглядит, потому что однажды попросил медсестру принести ему зеркало. Она поначалу отказывалась, но он настаивал. Она говорила, что это против правил, но потом все же нарушила правила и принесла ему зеркальце. Он был похож на прокаженного с сочащимися открытыми ранами. Словно один из тех, кого исцелял Иисус. Плоть Лео распухла, почернела, порозовела, побагровела. От волос остались лишь обугленные клочья, разбросанные по черепу, как сорняки по выжженной земле. Возможно, земле горшечника.[141]
— Что ты об этом думаешь? — спросил Кэлдер и прищурившись взглянул на Лео, как будто таким образом он мог узнать всю правду.
— Я не знаю, что и думать.
Кэлдер покачал головой.
— Спринклерная система была неисправна, представляешь? Сигнализация-то сработала, а вот спринклерная система — нет.