Эллиотт встал между ней и краем парапета.
— Держитесь за меня.
«Разумный совет. Эллиотт сильный и твердо стоит на ногах», — подумала Белла, высвобождая одну руку, держась за него другой. Она не сомневалась, что из него получится хороший отец.
Глядя на земли, недавно принадлежавшие Рейфу, она поняла, что никогда не сможет сказать ребенку, кто его настоящий отец. Открыть истину — значит предать Эллиотта. К тому же Рейф не заслуживал, чтобы ребенок, которого он так безответственно породил, почитал его посмертно. Обязательно ли ребенку знать, кто его родители?
— Что-то не так? — Как чутко реагировал Эллиотт на перепады ее настроения, телодвижений!
— Мне немного грустно. Извините, меньше всего хочется признаться в этом на следующий день после бракосочетания.
— Ничего удивительного. Обретя мужа, вы ожидали, что станете чувствовать себя лучше? — Она удивленно взглянула на Эллиотта, тот уставился вдаль, коснувшись большим пальцем руки ее пульса. Должно быть, почувствовал, как тот участился от откровенного разговора.
— Жаль… Жаль, что я спала с Рейфом, но я не жалею, что у меня будет ребенок. Мне стыдно за то, что я натворила, что чувствовала. Мне следовало быть умнее. Не допускать, чтобы страсть и желание взяли верх над тем, чему меня учили. — Но разве потребность в любви можно считать постыдной? Все так запутанно. — Мне стыдно за то, что я поставила вас в такое положение. Не надо было тревожиться относительно будущего ребенка, но ведь множество тревог еще впереди, и я понимаю, что веду себя неподобающе. Эллиотт, я сделаю все, чтобы стать хорошей виконтессой. — И хорошей женой. Во что бы то ни стало.
— Значит, вы испытываете чувство долга. — Большой палец Эллиотта застыл.
— К вам? Конечно. И благодарность. И привязанность, — добавила она, с опаской думая о том, какое выражение увидит на его лице.
— Это уже кое-что. — Эллиотт повернулся спиной к парапету. Она стояла прямо перед ним, он защищал ее от ветра своим телом.
— Вчера… — вымолвила Белла, уставившись на незамысловатый узел его шейного платка.
— Да?
— Вы… я не удовлетворила вас. — Боже, как же трудно говорить об этом.
— Я ничего такого не говорил. — Однако он не улыбнулся. — Мне кажется, это вы остались неудовлетворенной.
— Моя вина, — призналась Белла. Он покачал головой, приоткрыл рот, но она продолжала говорить, запинаясь: — Я постараюсь. Правда, постараюсь. Сегодня все будет иначе.
— Сегодня будет то же самое, если вы не сможете убедить меня и себя, что хотите любить меня.
Белла резко подняла голову и уставилась на него:
— Убедить вас? Как? Я ведь подчиняюсь… разве вы не этого хотите?