Было смешно. Руська хотел поделиться забавой с Глебом, но Глеб с самого начала где-то отстал. Луша, наоборот, приклеилась к Тоне, засыпая её довольно наивными — на Русин взгляд — вопросами, и эти двое рванули вперёд, растворившись в перспективе музейных залов.
Впрочем, потерять друг друга в толпе посетителей было немудрено. Руся чихнул, аудио-гид согласно хрюкнул… Точно!
И тут он увидел её. Ту самую! — Икону, маленькая репродукция которой до сих пор так и лежала, забытая, в нагрудном кармане его джинсовой рубашки…
Аудиогид, словно обрадовавшись тому, что сигналов «стоп» больше не поступает, забубнил что-то про экспонаты, которые были расположены дальше. Но Руся дальше не пошёл. Хватит. Он же не зомби. На что хочет, на то и смотрит. Просто выключил плейер, да и всё.
Так и стоял, забыв выдрать из ушей поролоновые микронаушники.
«Богоматерь Владимирская. А.Рублев. Конец XIV — начало XV в.в.» — было написано на табличке. Так это Рублёв! Великий Глебов однофамилец, иконописец, ещё при жизни ставший знаменитым.
Антонина специально им вчера про него рассказывала, альбом дала полистать. Правда Руся, пока эти двое — Лушка с Глебом — в альбом глядели и Тоню слушали, тихонько «пиху» стянул и под столом поиграл немножко: эта штуковина нарасхват, вечно очереди не дождёшься. А дома у Раевских и вовсе такого нет: мама категорически против «подобного времяпрепровождения».
Подошли другие посетители, Руся вежливо посторонился, на рядом висящие экспонаты взгляд перевёл.
Во, ещё одна — и тоже написано — Владимирская. Руся заинтересовался. Сколько их, Владимирских-то? Он полагал — одна, оказывается — много. И все, смотри-ка, похожи между собой, но всё равно разные немного. Эту вон, наверняка не Рублёв писал. Другой кто-то…
Руся обогнул стеклянный выступ и стал разглядывать иконы поменьше.
На ближайшей к нему небольшой иконе Богородица смотрела на него строго и пристально. Вокруг глаз её были резкие белые чёрточки — как морщинки. Движки, Тоня говорила, это называется движки [9]. Это-то он запомнил. Ещё посмеялся — сказал Тоне, что движок — это же на самом деле что-то электрическое… Моторчик… двигатель…
Чем дольше Руся смотрел на Богородицу с движками, тем больше удивлялся. Наверное, она была справедливой, но какой-то неласковой, что ли… Скорбный был у неё вид. Скорбный и суровый — как у классной руководительницы, которую расстроили её подопечные. Сухие глаза смотрели горько, и словно видели его насквозь.
Руся снова вспомнил о своей классной — вот с ней тоже всегда так, насквозь видит все их шалости. И как-то так получается, что самые невинные проделки после её слов превращаются в ужасные проступки. Стоишь весь красный, и не возможно ничего объяснить, и чувствуешь себя почти преступником, и будто бы нет тебе прощения…