Но не всегда наши шныряния по зарослям оказывались удачными. Нижнезаводских бог хитростью тоже не обделил, и они стали устраивать засады в глухих местах.
Был жаркий полдень. Знойное марево переливалось в расплавленном воздухе. В лесу прохладнее и пахло смолой. У Бессонова по вискам текут ручейки пота. Беспокоится — как бы на такой жаре не испортилась рыба. Шагает споро, мы еле поспеваем за ним. Впереди в солнечном мареве замаячила еланка. Пересекать ее не стали, а двинулись в обход. И надо же — именно на этой еланке устроили нижнезаводские хитрецы засаду. Может, и не на нас, кого-то другого ждали, но первыми-то на них нарвались мы. Они ждали на еланке, а мы рванули полукружьем. Поняв, что мы уходим, пятеро ребят во главе с Сергеем Головинцевым, вихрастым конопатым заводилой, помчались нам наперерез. Глазок ткнул Бессонова:
— Ну ты чё? Айда беги!
Я тоже навострил лыжи. Попробуй-ка померяться с ними силами: и рыбу отнимут, и морду набьют. Но Колька Бессонов бежать не собирался. Он выбрал сучок поувесистей, вышел на еланку и крикнул нам:
— Опупели, что ли? Хватай палки. Мы их сейчас отлупим за милую душу.
Встали мы с Бессоновым рядышком, у каждого в руках по корявому сучку. «Киргизы» рассчитывали, что мы дадим тягу, и такой оборот не предвидели. Потому растерялись и остановились шагах в пяти. Серега кулаком вытер сопли и сказал:
— Гужееды-самоеды, дураки! Гони рыбу!
— Гони монету, которой нету! — усмехнулся Бессонов.
— Ах ты, оглоед, еще шеперишься? Чё не рыбачили у себя, а к нам приперлись?
— Ндравится так, — задирал Бессонов.
— Бей их, ребя! — заорал Серега и первым кинулся на Бессонова. Колька изловчился и вытянул Серегу дрыном вдоль спины. Тот взвыл от боли и отступил. Бессонов замахнулся еще раз, и Серега побежал. Мы тоже дружно замахали дубинами, и войско Сереги с позором ретировалось.
Серега далеко не убежал. Удар по спине, видимо, был силен, и Головинцев свалился в траву, корчась от боли. Войско его притихло. Глазок заорал:
— Чё, получили сдачу? Алля-лля-я!
— Теперь тикать! — сказал Бессонов и первым набрал скорость.
Отдышались у графитовой фабрики. Свалились на полянку, успокоили дыхание, дали роздых ногам.
Конечно, не всегда мы выходили победителями из схваток. На войне как на войне. Доставалось и нам. И синяки зарабатывали, и улов теряли. Улов-то еще ерунда. Хуже, когда оставались без крючков. Рыболовные крючки ценились на вес золота. В магазинах их не продавали. Покупали у старьевщика, прижимистого татарина.
Занимались и охотой. Ружья у нас были. После гражданской войны старые трехлинейные винтовки переделывали на дробовики. Высверливали стволы до двадцатого калибра, расширяли казенник. Вот и дробовик. Все остальное как у винтовки — и затвор, и приемный магазин, и приклад. Такой дробовик был и у моего отца. Пользоваться им он мне разрешал. Обычно, когда я возвращался из леса, отец проверял, чистил ли я ствол после стрельбы. Если нет, то говорил: