Не простая работа — заготовка дров. Валили намеченные березы так, чтобы потом удобнее было их разделывать. Подрубишь березу с одной стороны как можно ниже: высокие пеньки оставлять не полагалось. А с другой начинаешь пилить. Сгибаешься в три погибели, дергаешь пилу туда-сюда: бжих-бжих! Поясницу не чувствуешь: онемела. Но вот береза скрипнула, дрогнула и медленно стала клониться к земле. А ты ей помогаешь руками, а лучше — слегой. Ударится зелеными ветвями о землю, и отец скажет:
— Охолонем малость.
Он садится на поваленный ствол, свертывает цигарку. У тебя ломит спину. Во рту как в пустыне: ведро холодной воды выдул бы. Мать приносит чайник ключевой воды, холодной-холодной, и предостерегает:
— Не пей много!
И не выпьешь: зубы ломит. Отец прикурит и спрашивает:
— Поди, украдкой-то потягиваешь? А то закури.
Я краснею. Бывает, конечно, и потягиваю, но редко. Пока не очень пристрастился. Мать сердито вмешивается:
— Чему учишь парня? Хватит нам и одного табакура. И так все стены в избе прокоптил.
Когда повалим меченые березы, обрубаем сучья. Одну подготовим, отец с матерью берутся пилить ее на двухметровые поленья, а я принимаюсь готовить другую. И так несколько дней подряд: и экзамен сдашь, и в лесу наработаешься, да так, что еле доберешься до кровати. Утром с трудом добудятся.
Самое веселое — конец дела. Заклеймит лесник поленницы, вскочит на оседланного меринка, помашет рукой и был таков — растворится в лесу, будто его и не было. Отец завернет пилу в половик, чтоб она не кусалась, когда понесет на плече домой. Мне на долю выпадет топор, а матери — чайник. И шагаем втроем по тропинке, пока не выйдем к Голой сопке, на торную дорогу. Отец размечтается:
— Шибко хорошо учителем-то, а? Может, в Кыштыме оставят? Вот ведь, мать, дела какие — мы с тобой, считай, темные, а он детишек учить станет. Я-то своего учителя всю жизнь помню. Его давно и в живых нет, царство ему небесное, а я вот как сейчас вижу. Что ни говори, мать, а учитель — всему голова. Все начинается с учителя.
— Ему надо еще в армию сходить. Может, учителей не берут, Минь?
— Берут.
— Что ж армия! — говорит отец. — Тот не мужик, кто не тянул солдатскую лямку. Это ничего, пусть послужит. Лишь бы войны не было.
Некоторое время молчим. Отец разохотился к разговору, хочется ему про меня вызнать все. Спрашивает, усмехнувшись:
— Девчонку-то, небось, подглядел?
— И чё ты, отец, мелешь? Школу еще не кончил, а туда же — девчонками голову засорять. Рано еще.
— Вечно вы такие… В его годы я по вечеркам, знашь, как шастал? И кралю подглядел.