Воображение немедленно представило мне дивный и мучительный образ Тэйт, смывающей кровь с шеи и голой груди. В моем ролике лифчик у нее был черный и весь кружевной, хотя в реальности я не мог себе представить, как Тэйт заходит в магазин и выбирает нечто подобное.
Она села рядом и, не глядя на меня, протянула руку. Я отдал ей лед, она взяла. Руки ее слегка дрожали, но лицо было непроницаемо.
— Ты в порядке? — спросил негромко.
Она пробежала пальцами по волосам. Под ее левым глазом набухала красная царапина.
— Нет, но жить буду.
Мне захотелось улыбнуться, потому что голос ее прозвучал так устало, а запястья выглядели такими неправдоподобно узкими по сравнению с моими. Мы сидели рядом, не разговаривая и не дотрагиваясь друг друга.
— Мне бы хотелось быть такой как ты, — сказал я, и это было ужасно странно — произносить вслух именно то, что я думал. Ведь я говорил не только о нормальности. Тэйт могла быть грустной и сердитой, но при этом она всегда точно знала, кто она такая.
Она рассмеялась.
— С какой стати кому-то — тем более, тебе! — хотеть быть таким как я?
— Потому что ты всегда поступаешь так, как будто точно знаешь, что делаешь.
Тэйт улыбнулась мне быстрой лукавой улыбкой.
— А почему ты думаешь, что я знаю, что делаю?
Мы рассмеялись и почти одновременно замолчали.
Тэйт зачесала волосы назад, как мальчишка, но даже с мокрой головой и царапинами на щеке, даже на ветхом крылечке, она была красавицей.
— Тэйт.
Она подняла глаза, пластиковый пакет со льдом зашуршал и захрустел у нее под рукой.
— Что?
— Я сожалею.
Она посмотрела на грязный дворик, вздохнула.
— Я знаю.
— Нет, не знаешь. По крайней мере, не все. Просто все… все не так, как ты думаешь.
Тэйт отложила пакет со льдом в сторону и повернулась лицом ко мне.
— Откуда ты знаешь, что я думаю?
— Честно? В основном, из личного опыта.
Тэйт обхватила меня за шею и потянула мою голову вниз. Потом поцеловала меня, медленно и легко. Чего-чего, а этого я совершенно не ожидал. Я не смел даже надеяться, что когда-нибудь она снова подпустит меня к себе, а теперь её руки обвивались вокруг меня, ее губы прижимались к моим. А ведь я ничего не сделал, только подтвердил то, о чем она сама догадывалась.
Я поднял руку, коснулся ее щеки, шеи. Тэйт отстранилась, глаза у нее сделались глубокими и настороженными. Я прикоснулся к ее мокрым волосам.
— Что? — спросил я, положив руку на основание ее шеи.
Тэйт встала и потянула меня за руку.
— Хочешь подняться в мою комнату? Ко мне, наверх? Хочешь? Ненадолго?
— Ты уверена?
— Говори, хочешь или нет?
Я кивнул, весь задыхающийся и наэлектризованный, едва соображая, как это понимать — как возвращение к системе поощрений и наказаний, или как что-то настоящее. Но если поцелуй мог означать все, что угодно, а не только признательность за мою капитуляцию, то в дом я пошел за Тэйт только потому, что ее рука в моей ладони была теплой, а на губах я чувствовал вкус ее гигиенической помады.