— Просто невероятно, сколько кругом лицемеров! На благотворительных обедах и похоронах они все такие милые, а ведь пальцем не пошевелят, чтобы положить этому конец! Только твердят: «Какое горе!»
Я отпустил руку и обнял ее. Я не знал, заплачет она сейчас или нет. Эмма плакала легко и часто, даже над мультфильмами и сентиментальными поздравительными открытками, но Тэйт была другой. На ощупь она оказалась более хрупкой и мягкой, чем я думал. Я привлек ее к себе, и стал гладить рукой по спине.
— Я тебе поверил. С самого начала.
— Тогда почему не сказал? Ты ведь мог сразу мне сказать!
Она положила голову мне на плечо, и целую секунду это было исполнением всего, чего мне хотелось в этой жизни. А секунду спустя прямо через рубашку меня обожгло болью.
Я затаил дыхание, пытаясь перетерпеть и не отстраняться, чтобы все не испортить.
Тэйт прижалась ко мне, ее голос прозвучал неожиданно мягко.
— Я не собиралась тебя обвинять. Просто мне показалось, что ты можешь знать, что происходит. Дело не в тебе. Я с самого начала это знала.
Я кивнул, стиснув зубы, чтобы заглушить рвущую боль в ключице. Она должна была меня обвинять! Должна была взбеситься и потребовать, чтобы я выложил ей все начистоту, ведь я признал, что знаю нечто ужасное. А она ничего этого не знала.
Тэйт пошевелилась, адская боль снова прострелила меня от плеча до груди, как разряд электрического тока, скажем, от электродов дефибриллятора. Я захрипел и отдернулся.
Тэйт быстро отстранилась, уставившись в землю. У нее на шее висела цепочка из металлических шариков, заправленная под рубашку. Я хотел все объяснить, но слова были лишними. Поэтому я просто встал.
— Ты куда? — хрипло спросила Тэйт.
— Никуда. Давай пройдемся. — Я наклонился и подал ей руку. — Кажется, я не смогу сесть к тебе в машину. Ты не проводишь меня домой?
Вскочив, Тэйт попыталась вырваться, но я ее не отпустил. Секунду-другую мы стояли на обочине, держась за руки. Потом она грубо и резко вырвала руку, словно опасаясь, что если простоит так еще немного, я снова ее обниму.
Мы пошли по Уэлш-стрит в сторону церкви, но по дороге почти не разговаривали. Возле церковного двора мы остановились.
Тэйт кивнула в сторону маленького кладбища.
— Они похоронили то тело здесь. Если хочешь, я покажу, где.
Я покачал головой.
— Не надо.
— Честное слово, я не буду вести себя, как девчонка, и парад эмоций тоже не устрою.
— Мне нельзя заходить на кладбище.
Тейт посмотрела на меня с напускной небрежностью.
— Что ты несешь? Твой отец — пастор. Ты можешь ходить здесь всюду, где хочешь!
— Это сложно, — выдавил я. — Просто… вот так.