Они подъехали к особняку с красной черепичной крышей. Только она одна и выглядывала из-за высокого кирпичного забора. Массивные металлические ворота плавно разъехались в стороны, и машины вкатились на просторный двор, где их встретила серьезная охрана — четыре человека с помповыми ружьями. Но Никита подозревал, что у них были и пистолеты. Двое из них держали на поводках здоровенных, ростом с теленка, псов неизвестной Никите породы. На этих зверюг даже смотреть было страшно. Они тихо рычали, обнажая немалые клыки, и рвались вперед. Видно было, что крепкие парни с трудом сдерживают их.
— Жди здесь, — сказал «бык», которого, как подслушал Никита, кликали Мокей. — Пойду доложусь…
Ждать пришлось недолго. Вскоре на крыльце появился Мокей и свистом позвал Никиту. Его никто не сопровождал — а зачем? От псов не убежишь, да и трехметровый забор одним махом не преодолеешь. Они поднялись на второй этаж (особняк имел три этажа), Мокей постучал в дверь красного дерева, внутри что-то щелкнуло, — похоже, электрический замок, — и Никита оказался в очень просторном, даже помпезном кабинете, паркетный пол которого был застелен толстым персидским ковром.
Хозяин кабинета явно грешил манией величия (или козырял своим богатством, что почти одно и то же): помещение было отделано ценными породами дерева в английском стиле, одна стена сплошь золотилась солидными корешками книг, а на остальных трех стенах висели картины старинных мастеров (явно подлинники), среди которых затесалось и творение современного художника — портрет босса. Он смотрел куда-то вдаль с видом властелина вселенной — возможно, на свой бронзовый бюст в углу возле окна («Ну вылитый Муссолини!» — подумал Никита, мельком глянув на портрет).
— Оставь нас, — приказал человек, стоявший у окна спиной к вошедшим; его слова относились к Мокею.
«Бык» что-то буркнул и исчез; дверь за ним закрылась с тихим всхлипом — словно дверка бронированного «мерседеса». А она и впрямь была чересчур массивной для комнатной двери. Похоже, ее делали по спецзаказу — между деревянными панелями виднелся толстый броневой лист, — и вышибить дверь можно было разве что выстрелом из гранатомета.
Хозяин кабинета обернулся, и Никита увидел, что художник не погрешил против истины — босс и впрямь своей массивной нижней челюстью смахивал на дуче итальянских фашистов, которого партизаны в 1945 году сначала расстреляли, а затем подвесили вверх ногами. Лицо босса показалось Никите знакомым (портрет все-таки несколько приукрашивал облик хозяина кабинета), он напряг память и едва не воскликнул — ну конечно же! Перед ним стоял Шервинский собственной персоной. Облик соперника покойного Олега Колоскова после просмотра видеоматериалов Хайтахуна накрепко вмонтировался в зрительную память Никиты.