— Машина. «Ауди», на которой вы ездите, принадлежит лично Колосковой. Не нужно отрицать очевидное! Мои люди пробили номер машины по базе данных ГИБДД.
— Ну и что с того?
— Как это — что? Я не думаю, что машина в угоне.
— Конечно нет. Мне дали ее… попользоваться. На время.
— Кто дал?
— Полина.
— Полина?! — Тут Шервинский расхохотался — совершенно искренне и весело. — Ну ты даешь, парень… Бесплатно у нее не выпросишь даже прошлогоднего снега. Или ты хочешь сказать, что стал ее любовником? — Глаза Шервинского остро блеснули.
«Ну вот, так оно лучше, — подумал Никита. — А то все «вы» да «вы»… Интеллигента изображает из себя, сучий потрох. Хотя не исключено, что не изображает, а пытается надеть на себя личину воспитанного человека. Положение обязывает. Но верно говорится, что глаза — зеркало души. Черные они у него и страшные, как преддверие ада».
— Что вы, как можно… Просто мы из одного детдома. Дружили когда-то. Вот она и подогнала мне тачку… чисто по-дружески. Пока я не куплю свою машину. У нее, поди, этого добра завались.
— Странно, странно… — пробормотал Шервинский в задумчивости.
Его холодные змеиные глаза смотрели на Никиту гипнотизирующе. Никита решил изобразить слабину и скромно перевел взгляд на столешницу — пусть Шервинский по-прежнему считает себя крутым перцем. Никите очень хотелось покинуть его особняк без эксцессов. Он понимал, что шансов остаться в живых, случись чего, у него практически нет, поэтому просчитывал варианты, как добраться до горла хозяина кабинета прежде, чем его завалят люди Мокея, а то и сам Шервинский, — судя по настороженной позе босса, ствол у него был под рукой.
Все выходило на то, что он не успеет, стол чересчур широк, но с отчаяния иногда получаются и не такие трюки…
— Если не верите, — сказал Никита, — позвоните Полине. Можете прямо сейчас. Она подтвердит, что я говорю правду.
— Позвоню, — пообещал Шервинский. — Но позже. Собственно говоря, меня интересует другой вопрос: знаком ли тебе некий Хайтахун?
Это был, что называется, удар под дых. Шервинский смотрел на Никиту холодным немигающим взглядом рептилии, приготовившейся к броску на свою жертву. Никита старался не подавать виду, что находится в нокдауне, но его бросило в жар, и мелкие капельки пота предательски оросили лоб. Пауза несколько затянулась, Никита лихорадочно соображал, что ответить Шервинскому, но ничего толкового в голову не приходило.
— По-моему, я когда-то слышал это прозвище… или фамилию… — наконец задумчиво произнес Никита. — Точно не помню. А кто это?
Шервинский вдруг коротко хохотнул. Его барский смешок ударил по натянутым до предела нервам Никиты, как медиатор по гитарным струнам. Теперь вместо жара на него повеяло холодом — будто из заброшенного склепа: Шервинский бросил на стол перед ним несколько фотографий, на которых был изображен Никита собственной персоной. На каждой из них стояла дата и время съемки.