Я порадовалась столь явному успеху моей антисексуальной политики. И вновь преждевременно.
Искра похоти вдруг начала разгораться в голове Георга. Еще немного, и ее тепло опустится ниже талии, вызывая прилив крови к известному органу. Чего мне допускать почему-то никак не хотелось. Я и не допустила.
– Ну, долго еще? – сварливо поинтересовалась я. – Давайте скорее, господин лыцар. Демонстрируйте свою готовность взять меня в жены!
Георг добросовестно напрягся и попытался ускорить возгорание известной искры. Результат, как я и ожидала, получился совершенно противоположным: искра погасла.
Мозг Георга лихорадочно искал пути к возбуждению, страшась все больше и больше, что этих путей не найдет. Я, со своей стороны, тоже не теряла времени.
– Ну же? – требовательно торопила я его.
И, чтоб уж наверняка пресечь всякую сексуальность этой сладостной сцены в предбаннике, усиленно демонстрировала раздражение, размахивая рукой. В которой как бы ненароком оказалось зажато мое платье, причем так, чтоб красные пятна были хорошо видны Георгу.
О, страх – лучшее лекарство от похоти! Мое окровавленное платье, страх просто оказаться несостоятельным плюс застарелый детский ужас… И Георг понял, что проиграл.
– Что это, святой отец? – спросил он, указывая в мраморный угол за моей спиной.
«Не смотри!» – хотелось крикнуть мне, но батюшка доверчиво оглянулся и некоторое время близоруко щурился в указанном направлении.
Потом в недоумении повернулся к Георгу:
– Что, господин лыцар?
– Все, – равнодушно проговорил тот и потянулся к своим подштанникам. – Вы все пропустили. Я уже захотел невесту.
– Когда? – поразился батюшка, уткнувшись взглядом в безжизненный знак мужского достоинства лыцара.
– Как только вы посмели отвернуться, не доведя обряд до конца.
– Но… как же это… я должен зафиксировать… – растерянно забормотал батюшка.
– Зафиксируйте. Возбуждение было.
– Я тоже не видела никакого возбуждения! – посчитала нужным вступить в дискуссию и я.
Господин лыцар не удостоил меня вниманием.
– Венчание состоится завтра в двенадцать пополудни, – сообщил он батюшке. И вышел.
Я устало присела на теплый мрамор креслица, задумалась.
Думать мешали шустрые, как тараканы, мыслишки батюшки, застывшего в нерешительности рядом. То он ужасался перспективе обманной регистрации свершившегося – будто бы! – обряда, то плотоядно оглаживал взглядом мои обнаженные формы, отмечая, что хоть я и жидковата на женские прелести (и грудь бы побольше, и бедра попышнее), но все же странно, что моя девичья нагота совсем уж не произвела на господина лыцара нужного впечатления. Человек он еще вполне молодой…