Как-то глубокой ночью я проснулся от очередного приступа острой боли в животе и услышал срывающийся голос:
— Помрем все здесь, Феденька… Помрем, Митеньку жалко, малой совсем еще.
Мне стало зябко, я затаил дыхание. Минуты тянулись мучительно долго, а отец молчал. Потом вдруг сказал тяжело, будто булыжники ворочал:
— Поедем к Николаю. В Самарканд. Завтра. Собирай вещи.
— Да что там собирать, господи! — воскликнула мать.
— Ну ладно. Поедем. Не знаю вот, доеду ли…
Так в конце 1921 года мы оказались в Самарканде. С едой здесь было полегче, но, видно, отцу это уже не могло помочь. Скоро его не стало.
Мать моя, Ефросинья Мартыновна, очень тяжело восприняла утрату. Больше тридцати лет прожила она с отцом душа в душу. Бесконечно добрая, мягкая, ласковая и заботливая, мать словно дополняла отца, и, как я теперь понимаю, во многом благодаря ей отцовское влияние на нас обретало завершенность.
После смерти отца мать стала хворать и к лету 1925 года угасла.
Почему-то чаще всего, когда я думаю о матери, перед глазами встает такая картина: я, совсем еще мальчонка, возвращаюсь с «промысла», с Волги, гордо несу вязку окуней. Мать встречает меня, и лицо ее светлеет: какое-никакое, а все же подспорье. Как радостно было на душе, когда она ласково говорила: «Иди теперь погуляй, работничек ты мой!»
Конечно, мать жалела меня: я был младшим в семье, а к младшему всегда отношение особое. Но простая русская женщина, выросшая в постоянных трудах и заботах, она сердцем чувствовала, что баловать мальчонку, ограждать его от трудностей жизни — значит растить его слабым, безвольным, неспособным преодолевать невзгоды и лишения.
У А. М. Горького есть замечательные слова о том, что человека не жалеть надо, а уважать. Уважать! В этом, мне кажется, одно из непременных условий успеха в многотрудном деле воспитания. И, конечно, не только детей. Ведь человек формируется, совершенствуется как личность всю свою жизнь. Но если в нем еще с детства не заложено уважение к труду, к окружающим его людям, если оно не закреплено и не развито в последующей жизни, не сплелось, не сплавилось с чувством собственного достоинства — трудно ожидать, что он станет толковым человеком и работником, куда бы ни вынесли его волны судьбы.
Первый опыт уважения к людям, памятный именно своей неподдельностью, чистой правдивостью, я получил в семье. У нас в доме даже в самые трудные времена сохранялась атмосфера взаимного уважения и доверия. Создавалась она, конечно, отцом и матерью и поддерживалась старшими моими братьями. Усвоенные еще в детстве уроки уважения к людям превратились в мое непреложное жизненное кредо.