Рэнди медленно освобождал свое сознание, пытаясь взять под контроль каждую клеточку тела лейтенанта, мобилизовать на борьбу все ресурсы. Он не знал, что за болезнь противостоит ему, как от нее спастись. Он просто боролся, воздвигая барьеры смертельным атакам… Он делал больше, чем мог. Он превысил свои возможности.
Когда он вернулся в сознание Мортона — и вернулся победителем, — что-то необратимо изменилось в нем. Что-то важное он утратил, израсходовал без остатка…
Он еще не знал, что именно.
Мортон ожидал нестерпимой боли перед финальным занавесом… И боль пришла, но не такая, к встрече с которой он готовился. Глазные яблоки выдавливало из орбит, в висках ритмично и упруго колотился ток крови, сознание уходило… Но всеобъемлющей, заполняющей Вселенную БОЛИ не было. Мортон не умирал, а просто засыпал. Он закрыл глаза, хотя и без того ничего не видел.
Стоявшие над лейтенантом морские пехотинцы ждали предсмертных судорог, обильных ручьев крови из носа и ушей, чудовищного выпучивания глаз. Но ничего подобного не происходило, а ниточки крови из носа подсохли. Мортон задышал ровно и глубоко.
— Да он спит, — сам себе не веря, выговорил Линде. Браун нервно засмеялся:
— Этого не может быть.
— Сколько лекарства вы вкололи ему, сержант? — спросил Флетчер. — Больше, чем Хоуэллс колол Коули и себе?
— Не знаю, сэр… Дайте-ка тот блокнот! Перелистав блокнот, Линде удивленно присвистнул:
— Он получил даже меньшую дозу…
— Привал, — распорядился Флетчер. — Лон, подыщите сухое место для лагеря, перенесем туда лейтенанта.
Мортон проспал четыре часа без перерыва, а когда открыл глаза…
Он ВИДЕЛ!
Очертания окружающего качались, расплывались, двоились и троились, все выглядело будто спрятанным за занавесом, состоящим из миллиардов микроскопических черных точек, но он видел! И Линде с радостью отметил, что глазные яблоки командира вернулись в нормальное положение, хотя белки по-прежнему были испещрены красными тончайшими линиями, словно покрыты сеткой.
Час спустя Мортон смог шевельнуть пальцами правой руки, а на левую паралич так и не распространился. Лейтенант выздоравливал, и возвращение к жизни было столь же стремительным, как и погружение в пучину недуга.
Еще через час Мортон уже сидел, поджав под себя ожившие ноги, подрагивающие от покалываний тысяч мелких иголочек. Он сделал два здоровенных глотка коньяка из фляги. Конечно, он чувствовал себя разбитым, но это было больше следствием пережитого шока — ведь лейтенант был уверен, что умрет.
Надежда, переходящая в уверенность в благополучном исходе, прямо-таки осветила изнутри лица людей. Каждый из них радовался за Мортона… И за себя. Стало ясно, что недуг не фатален, что его можно преодолеть!