От дома Шерифа до магазина было пять минут ходу по прямой, как стрела, Центральной улице. Но Анастасия Ивановна не выбирала коротких дорог. Ее путь лежал через Молодежную улицу, пролегавшую вплотную к Левой Груди.
Городок был спланирован просто: посередине его рассекала Центральная улица, западнее шли Кооперативная и Молодежная, восточнее — Ленинского комсомола и Московская, — итого между Правой и Левой Грудью умещалось пять параллельных улиц, пересекавшихся пятью переулками с незатейливыми названиями: Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый, считая от Головы к Ногам. Главной была, конечно, Центральная: на ней стояли здания школы, горсовета, магазина и почты. Дорога из Ковеля — единственная, связывавшая городок с внешним миром, примыкала к Голове с севера и переходила в Центральную улицу, возможно, поэтому из всех пяти она одна была заасфальтирована.
С севера на юг Горной Долины тянулись глубокие канавы: Голова располагалась немного выше, чем Ноги, и весной, когда таяли снега — а снега в этих краях всегда хватало, — неугомонные ручьи норовили смыть все на своем пути, принести в дар кладбищу, лежавшему в тени вековых лип на южной оконечности городка, даже тот мелкий щебень, который покрывал Молодежную, Кооперативную, Ленинского комсомола и Московскую. До тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года так и было, но в шестьдесят восьмом городской совет принял решение, согласно которому каждый житель Горной Долины обязан был выкопать вдоль фасада своего дома водосточную канаву. Это помогло, и теперь все пять улиц были пригодны для проезда в любое время года.
Дом Баженовых стоял на пересечении Центральной и Первого. Выйдя из дома, Анастасия Ивановна прошла Первый переулок до конца, до самой Левой Груди, повернула направо, на Молодежную, и по ней спустилась до Пятого переулка.
Здесь, на юго-восточной окраине городка, стоял ветхий домишко с прохудившейся крышей. Архитектура Горной Долины вообще не отличалась красотой и изысканностью, но этот дом производил просто удручающее впечатление.
Казалось, с каждым годом он все глубже и глубже уходил в землю — словно кто-то медленно хоронил его заживо. Ставни косо висели на оконных рамах, бревенчатые стены были изъедены жучками-древоточцами и выглядели так, словно по ним стреляли мелкой дробью.
Небольшой участок окружал серый от времени и сырости забор, через который давно уже никто не рисковал перелезать — он рушился при одном только прикосновении.
На всех трех окнах, выходящих на Молодежную, висели плотные занавески.
Баженова подошла к калитке и громко окликнула: