Они обнялись, два старых боевых друга, обмениваясь кровью из многочисленных ран. А потом ярл резко обернулся, скрывая лицо, не без усилий вскочил и бегом бросился за остальными, более не оглядываясь. Торбранд плотно, до боли сжав окровавленные губы, слушал, как медленно стихает в коридорах эхо их шагов. Затем дотянулся до винтовки и резко дернул затвор.
— Я уже мертв, о мой отец! Я стал братом эйнхериям, что торопятся встать в один строй моего клина! Косматые валькирии кружат над моей головой, прославляя мой род до самого Отца людей и богов! Ворота Вальгринд, ждите меня, я иду…
А потом страшный рев потряс подземелье, осыпав пыль с потолка. Вибрация усилилась, запах серы начал душить, конунг закашлялся, а через несколько мгновений услышал стрекотание раумсдальских винтовок. Обернувшись на Торкеля, он улыбнулся:
— Они все же утягивают его прочь…
Шум стал стихать, рев удалялся, а страшный шелест, вызывающий вибрацию стен, постепенно становился все слабее.
Взяв в левую руку обломок меча, Торбранд приготовился ждать.
Они действительно появились, хотя и поздновато, через час с небольшим. Вероятно, рассчитывали, что, спасая свою жизнь, из подземелий ушел последний защитник заложенных бомб, — совсем молоденькие альвы, ведомые последним приказом Сурта. Тощие, невысокие, совершенно беззащитные, голые, сквозь прозрачную кожу которых просвечивали тонкие больные кости. Морщась от отвращения, конунг поймал первого в прицел, подпуская поближе.
Ожидание убивало страшнее полученных ран. Ожидание, жажда и пульсация рвущегося наружу раненого Волка, ненормальным темпом лечащего раны человека, в плоть которого он был насильно заключен. Несколько раз, неуверенно балансируя на тонкой грани между видениями, забытьём и реальностью, Торбранд едва не провалился в темноту.
Вода, последняя вода, выжатая из фляги, не принесла облегчения, даже не смочив запекшихся губ. Тогда, с усилием дотянувшись до лежащего рядом Торкеля, конунг притянул его к себе, надрезал коченеющее запястье и с трудом напился проклятой крови. Вкус «Фенрира» вернул жизнь, просветляя взгляд и сознание. Боль ушла, а забытье больше не протягивало призрачных рук. Поблагодарив мертвого хирдмана, конунг опять вернулся в укрытие, обратившись в живое воплощение ожидания. Ведь ожидание умеет убивать…
И вот они пришли, молодые, неуверенные, неопытные, но уже обученные ненавидеть людей, по большей части еще даже не очистившиеся от покрывающей тела слизи. Прошли в зал, прижимаясь к стенам, негромко переговариваясь на странном языке и с удивлением разглядывая усеивающие пол трупы. Медленно двинулись вперед. Одиннадцать человекоподобных существ, за спинами которых маячила молодая поросль кошек и ежей, покрытых мягкими иглами. «И все же убивать детенышей непросто», — подумал Торбранд, открывая огонь.