Следующая вспышка осознания окружающего настигла ее, когда вспыхнула свеча на столе, и оказалось, что они с Уриеном сидят друг напротив друга в комнате, служившей ему ночным пристанищем и библиотекой одновременно. Аранта не могла не усмехнуться, настолько он оказался верен себе: в этот тесный каменный закут с незастланной узкой постелью — тревога застигла его среди ночи — принц-библиотекарь стащил помалу все книги, оказавшиеся в зоне его досягаемости. На столе книгам было тесно, их стопки громоздились на полу, в особенности у изголовья: только руку протянуть. Холостяцкий комфорт, подразумевающий, что когда того не требуют соображения благопристойности или официоза, читать удобнее лежа. Одними книгами закладывали другие. Тут же стояла тарелка с забытым и уже неопознаваемым огрызком какого-то печева. Смесь монашеской кельи с кордегардией. Таки настоял злодей на своем и затащил ее к себе, причем без охраны. Аранта истово пожалела, что Кеннет отвязался по дороге. Доверять Цареубийце не следовало ни на грош.
— В Европе придумали печатный станок, — вдруг сказал Уриен.
— И что?
— Ну как же! Представляете, можно будет достать любую книгу, даже ту, которая до сих пор существовала в единственном экземпляре и хранилась, прикованная цепью, в тайниках мавританских язычников!
— Даже вы столько не прочитаете.
— Увы, — легко согласился Уриен, и Аранта тут же заподозрила, что этот разговор затеян исключительно ради того, чтобы она расслабилась. — Книга, а стало быть, и грамота, подешевеют. Монастырские сокровищницы обесценятся, но этот процесс не остановить никакими анафемами.
— Тогда следует ожидать, что подешевеют и высказанные в них мысли. Раз каждый глупец горазд будет сохранить свою глупость для потомков.
— Время произведет отбор. Человечество вновь поднимет себе планку. И это перевернет мир. Я бы за свои деньги поставил тому человеку памятник.
Почему-то на этих словах ей вспомнилась Венона Сариана.
И все же, когда они сели за стол друг напротив друга, до смешного одинаковым жестом положив ладони на стол, произошло чудо. Слушая человека, который во что бы то ни стало желал сообщить ей свое видение происшедшего, Аранта перестала чувствовать себя грудой тряпья. Темные круги под его глазами оставили бессонница вкупе с угрызаемой совестью, и она отметила, как он раз или два безотчетно потрогал средний палец с вдавленным следом отобранного монашеского кольца. Такие гордые и в глубине души тщеславные натуры, отмеченные явным превосходством, слишком болезненно переживают падение. Даже если это всего лишь падение сдерживающих их и уже отмерших норм, потому что для осознания этого требуются моральные силы. И время. Ни того, ни другого ему не дали.