Как только он выкрикнул эту фразу, наступила оглушительная тишина. Беллами выпрямилась. Дент чертыхнулся себе под нос, подошел к кровати, сел и надавил большими пальцами на глазные яблоки. Он просидел так примерно минуту, затем медленно опустил руки и посмотрел на нее:
– Первый пилот невзлюбил меня, и это чувство оказалось взаимным. Он был педантом, жутким занудой и требовал буквального соблюдения всех инструкций. Меня он считал бездельником, который не соответствует образу летчика и недостоин носить форму пилота гражданского флота. В идеале нас не следовало включать в один экипаж, но так уж получилось. Это была первая дырка в швейцарском сыре.
Дент замолчал, собираясь с мыслями, чтобы заново пережить то мгновение, когда понял, что первый пилот совершил грубейшую ошибку.
– Я вам уже рассказывал: он отреагировал так, будто учился летать на «Боинге». Но в том-то и дело, что летели мы на «Макдоннелл Дугласе МД-80». Он, конечно, учился летать и на нем, но прошел переподготовку относительно недавно. Неудивительно, что у него сработал старый рефлекс. Он среагировал на сигнал о пожаре, не сверившись с приборами, чьи показания должны были подтвердить сигнал пожарной тревоги. Температура масла.
Давление масла. Температура выхлопа.
Я мгновенно проверил все приборы. Никаких свидетельств пожара не было. Я сразу понял, что чертов сигнал тревоги ложный. В тот момент мы делали крен влево и скорость стремительно падала. Правый двигатель все больше толкал самолет влево, вот он и клюнул носом. Правое крыло задралось вверх. Самолет в любую секунду мог перевернуться.
– Так вот на что вы среагировали!
– Точно. Я стал жать на правый руль управления, пытаясь удержать машину от падения. Попробовал задрать нос и выровнять правое крыло. Все это следовало сделать одновременно. Времени на раздумья не оставалось. Выбора тоже.
На это требовались секунды. Секунды. За это время мы как безумные орали с ним друг на друга. Он рявкнул на меня, что это его самолет. Я не остался в долгу и тоже заорал на него: мол, я сделал то, что необходимо. Так мы с ним обменивались любезностями. На наше счастье, автоматический выключатель бортового самописца вышел из строя. Это потом избавило нас от лишних неприятностей.
Тем не менее мне все-таки удалось выровнять самолет. Первый пилот перестал бесноваться. Через восемь, а не через десять секунд он осознал, что я прав, понял свою ошибку и то, насколько мы были близки к катастрофе. Он вроде бы даже поблагодарил меня.
В те мгновения мне было не до благодарностей. Пассажиры истошно кричали. Стюардессы пытались восстановить спокойствие. Мы же ничего не знали о том, насколько повреждены кабины. Мы продолжали лететь на одном двигателе в условиях турбулентности, степень которой определялась как нечто среднее между умеренной и сильной.