— Он вам не нравится. Я так понял.
— Я слышу этот вопрос постоянно. Как и Петр Петрович Гаряев, я категорично заявляла и заявляю, что никогда не делала и не буду делать психотронное оружие. Я не уважаю ученых, которые становятся авторами и соавторами проектов, связанных с человеческими смертями. И не хочу, чтобы меня точно так же не уважали. Это вопрос профессиональной этики и обсуждению не подлежит.
— Вы считаете, что я пытаюсь вас уговорить? — откровенно и открыто, с широкой улыбкой засмеялся Виктор Юрьевич. — Вы ошибаетесь, Людмила Николаевна, серьезно ошибаетесь. Но я повторю, в чем состоит мой профессиональный интерес. А он после вашего рассказа уже оформился в конкретные вопросы. Я — офицер спецназа ГРУ. То есть я являюсь человеком, который служит в частях постоянно действующей армии, в частях, которые всегда на боевом положении. И бывают у нас и потери, и ранения. Как командир взвода, за время своей офицерской службы я трижды писал письма матерям погибших солдат. Это неприятно, даю вам слово. И несколько раз писал письма матерям солдат, которые стали инвалидами. Я понимаю, что вернуть к жизни погибших — это прерогатива высших сил, но исцелить серьезно раненых ведь тоже, наверное, возможно. Вот с этой точки зрения ваш метод меня и может интересовать.
— Это, наверное, возможно, — без особого энтузиазма согласилась Людмила Николаевна. — Естественно, у человека не отрастет ампутированная конечность. Но что-то сделать, думаю, можно. Я подумаю. Мы к этому разговору вернемся позже…
Солдаты тем временем завершали переход вокруг скалы и один за другим перебирались к своему командиру. Последним, уже не имея веревки в качестве перил, но подцепив ее к поясу в качестве страховки, тропу преодолевал младший сержант Задонский.
— Обошлось без потерь… — проговорила Людмила Николаевна со вздохом облегчения. Она считала такой переход по скале подвигом и не понимала, что для солдат спецназа ГРУ этот подвиг — просто повседневная служба.
— Нам сейчас потери ни к чему. Нам скоро в бой идти, где каждый ствол будет ценен, — просто сказал командир взвода. — Парни ответственность чувствуют. А ответственность иногда бывает сильнее чувства собственного сохранения.
— Чувство собственного сохранения — это безусловный рефлекс всего живого.
— Значит, наука не отводит места подвигу во благо других?
— Отводит. Но при таком подвиге усилием воли ломается сама сущность человека.
— Наверное, вы правы, говоря о том, чтобы закрыть амбразуру грудью. Но ведь скоростное преодоление такого сложного маршрута, бег до изнеможения только ради того, чтобы спасти других, и бой после этого бега — разве это не подвиг? Повседневный, но — подвиг, я считаю.