В некотором расстоянии от их дома, на опушке леса, я заметил человека высокого роста, судя по лицу — лет тридцати; он был бледен, небрежно одет, голова его склонилась на грудь, руки бессильно повисли, черные волосы рассыпались по плечам. Подойдя поближе, я заметил в его беспокойно бегавших глазах выражение какой-то пугливой меланхолии и понял, что передо мной сын тех обездоленных, от которых я только что вышел. «Ну, как, мой друг, — сказал я ему, — лучше ли тебе теперь?» — «Ах, — сказал он мне в ответ, — я думал, что станет лучше, когда на деревьях снова появятся листья, а луга зазеленеют, как бывало прежде; но, видно, весны не будет больше. Солнце такое тусклое и холодное, цветы распускаются такими бледными, а в полях одни только зимние птички чирикают по кустам. Бывало, раньше по вечерам поднимался такой нежный, такой приятный ветерок и мне так нравилось, когда он шевелил мои волосы. Теперь же веет только суховей, который иссушает все своим дыханием, и мне делается так страшно, когда он шуршит в мертвых ветвях. Если б мог я только вновь увидеть такую весну, как те весны, что бывали в дни моей молодости, мне кажется, я бы выздоровел тогда, но я думаю, их больше уже никогда не будет». Я заговорил с ним было об Адели, но он приложил палец к своим губам, как бы для того, чтобы заставить меня замолчать. «Не надо так громко называть ее имя, — сказал он, — не то о ней могут вспомнить. Ангелы ведь недолго живут на нашей земле; они никогда не стареют. Бог посылает их иногда, чтобы утешать больных и бедных, но он всегда так скоро призывает их обратно! И когда они умирают, то всегда улыбаются, потому что рады вернуться туда. Если вам случайно повстречается кто-нибудь из них — смотрите же, ни на минуту не теряйте его из виду, а не то все будет кончено навсегда».
Сказав это, он опустился на колени на какой-то большой камень и вполголоса стал молиться. Я отошел от него, и он этого даже не заметил. Идя обратно, я размышлял обо всем, что мне пришлось пережить за этот день; еще не ясно представлял себе, что я буду делать, но уже твердо знал, что Адель невинна.
Как раз когда я входил в замок Валанси, я увидел ее: она медленно шла по вестибюлю к лестнице, что ведет в ее комнату. Я бросился к ней и, порывисто схватив за руку, повлек за собой, не говоря ни слова, в гостиную, где находилось еще все общество. «Говорите же, мадемуазель, — вскричал я, вводя ее туда и совершенно не заботясь о том, что могут подумать о моем поведении, — говорите же, оправдайтесь, скажите, что вы не виновны в том, в чем вас подозревают! Ведь вы же на самом деле ходили каждый день в селение Дебуа ради добрых дел, — я только что убедился в этом; но объясните же нам, как могло случиться, что госпожа настоятельница отрицает свое участие в этих добрых делах, в этих благодеяниях, которые вы оказывали от ее имени, и что за тайна скрывается за всем этим». Сказав это, я опустился на стул и прикрыл глаза рукой, горя нетерпением услышать ее ответ и в то же время страшась услышать его.