Могу ли я, например, увидеть барвинок, любимый цветок Руссо, и не вспомнить при этом, что как раз в те дни, когда ты в первый раз гостил в этих местах, мы, бывало, охотно собирали эти цветы вот в этом лесочке, на сыром и тенистом склоне, в память писателя, перед чьими сочинениями мы тогда преклонялись. Садовый колокольчик нередко встречается в сухой песчаной земле, на лесных опушках, — Люси, которую я все еще не перестаю оплакивать, любила их больше всех других цветов. Цветок шиповника, увядающий под жгучими лучами полуденного солнца или свисающий с ветки, сломанной грозой, всегда напоминает мне тот, что подарила мне Фанни, — увянув, он засох у моего сердца. Рябиновая роща неизменно вызывает у меня воспоминание о деревцах, которые я сплетал наподобие арок у тех тропинок, где должна была пройти Виктория; и никогда не смогу я увидеть — о прекраснейшее из деревьев! — твои крылатые, твои тонкие и легкие листочки, широкие кущи твоих белых цветов или пурпурных плодов, не почувствовав при этом, как горит на моих губах и в моей крови тот первый поцелуй любви, подаренный мне под твоей сенью…
18 апреля
Я занимаю крайнюю комнату в правом крыле замка, ту, что выходит окнами на круглый бассейн, где мы в детстве не раз пускали кораблики.
Убранство ее не блещет роскошью: два портрета — отца и твой, фортепьяно да несколько книг. Я теперь от многого отказался, особенно по части книг, ибо пришел к убеждению, что, за исключением немногих из них, они нужны только людям праздным и еще некоторым ленивым умам, не способным мыслить без чужой помощи. Скажу больше: единственная действительно необходимая книга — это Библия, и мне кажется, что, даруя эту книгу книг человечеству, бог уже сделал все, что нужно для удовлетворения потребностей его разума. Вот почему я сохранил свою прежнюю привычку каждый вечер прочитывать одну из ее глав — ту, которую подсказывает мне сердце. Вот недавно, например, воображение мое было зачаровано целым сонмом идиллических грез, убаюкивавших меня во время прогулок, и я вспомнил о шатрах патриархов, о вифлеемских жнецах, и мне захотелось мысленно присутствовать при свадьбе Руфи.
Прежнее мое восхищение Оссианом и даже Шекспиром несколько остыло. Вообще я, насколько это в моих силах, стараюсь освободиться от влияния романических чувств, не пытаясь, однако, искать при этом еще в тысячу раз более жалкий род иллюзий в спесивых притязаниях той философии, которую называют положительными знаниями, словно можно знать что-либо положительно в этом мире и словно то немногое, что господь дозволяет нам узреть в своих творениях, есть что-либо иное, чем то пастбище, куда только и дано проникнуть тщеславному невежеству греховного человека.