Использование понятия научной революции во второй половине нашего столетия было в значительной мере стимулировано не столько собственно историческими работами, сколько исследованиями в области науковедения, логики и методологии науки. В этом процессе большую роль сыграла книга Т. Куна «Структура научных революций» (1962), являющаяся образцом такого методологического подхода {2}. Однако для историка науки очевидно, что понятие научной революции, по крайней мере по отношению к XVII в., выкристаллизовалось в ходе длительной, обнимающей почти два века исследовательской работы в области именно истории науки. Главный вопрос, на который историки пытались ответить в течение этого времени, заключался в оценке роли Средневековья в процессе формирования науки нового времени, и в зависимости от того, какова была оценка, менялось и само представление о характере развития науки.
В прошлом столетии научная революция XVII в. понималась в достаточной степени однозначно. Общепринятым было суждение, что естествознание фактически было создано вновь XVII веком в результате крутого поворота от бесплодных толкований Аристотеля в схоластических университетах к экспериментальному изучению природы как таковой. Типичным выразителем этой точки зрения является, например, крупнейший английский историк Уильям Хьюэлл (в отечественной литературе его имя неправильно переводится как «Уэвелл»; кстати, это был один из учителей Дж. К. Максвелла в Кембриджском университете, который оказал на него большое влияние). Хьюэлл рассматривал Средневековье как период «почти совершенного пробела, который представляет история физической науки в течение тысячи лет от падения Римской империи» {3, с. 449}.
Согласно общепринятой точке зрения прошлого столетия, XVII век обозначил тот поворотный пункт, когда хитроумные логические экзерсисы и семантические головоломки уступили место прямому изучению природы посредством экспериментирования. Классическая задача — предмет многочисленных средневековых дискуссий: сколько ангелов может уместиться на острие иглы — мало заботила торговцев, предпринимателей и ученых XVII в. и стала с тех пор синонимом бессмысленного и никчемного занятия. Что казалось действительно важным — это практическая польза науки, создание новых машин для использования в промышленности, новые химические процессы для более эффективного использования естественных ресурсов, точные законы механики, на которых основывалось бы военное дело, точные астрономические таблицы для целей навигации (вспомним, что и XV в. началась эпоха великих географических открытий) и т. п. Таким образом, научная революция рассматривалась как отказ, а не продолжение традиции прошлых лет, а воплощением идеала ученого считался инженер.