Такое представление о научной революции, хотя и содержало в себе элементы истины, тем не менее являлось чересчур упрощенным. Коперник не проводил никаких экспериментов, Кеплер получил многие свои результаты исходя из мистического пифагорейского видения Вселенной, а Галилей и Ньютон при всем понимании ценности практических результатов шли в своем творчестве гораздо дальше требований непосредственной пользы в своих философских конструкциях.
Более того, по словам современного историка, ныне оказалось, что если и можно говорить о темной ночи Средневековья, то это было время, когда работали по ночам. В конце XIX — начале XX в. наблюдается резкое повышение интереса историков к культуре и науке периода Средневековья, в результате чего впервые были исследованы (и частично переведены) многие латинские и арабские первоисточники, содержащие трактаты по алхимии, медицине, механике, астрономии и оптике[1]. Из этих исследований (среди которых наиболее важными были работы Дюзма {4, 5} следовало, что научные дискуссии в Средние века никак нельзя считать целиком бессмысленными или тривиальными, а также что многие черты и утверждения классической науки были предвосхищены в Средневековье. «Полстолетия дальнейшей работы, в процессе которой средневековые тексты были подвергнуты всестороннему анализу, разобраны, изданы и переведены, поставили эти выводы вне всякого сомнения. Почти аксиоматическая установка, державшаяся около трех столетий после Френсиса Бэкона, что средневековая философия — бессмысленное словопрение, более не выдерживала критики» {6, с. 202}.
Однако Дюэм сделал из своих работ и другой, более общий, вывод. Он пришел к заключению, что существовала определенная преемственность научной мысли от времени Средневековья до нового времени, а это, в свою очередь, привело его к мнению, что развитие науки представляет собой достаточно плавный процесс эволюции, где прогресс является результатом накопления экспериментальных и теоретических данных.
Так возник новый взгляд на характер научного развития, отрицавший существование научной революции. Его появление обнаружило недостаточность фактологической эрудиции у историков предыдущих поколений, и в то же время Дюэм и его последователи не смогли глубоко и всесторонне проанализировать обнаруженный ими материал так, чтобы выявить действительную связь и соотношения между результатами, содержащимися в найденных текстах, и трудами ученых XVI–XVII вв.
Эта работа была начата во второй четверти нашего века, и в результате понятие научной революции вновь вошло в обиход. Здесь определяющую роль сыграли работы А. Койре, который подробно проанализировал вклад так называемых предшественников Галилея в создание новой науки. В то время как Дюэм считал, что Галилей лишь переформулировал и обобщил в механике результаты, полученные учеными XIV в., в первую очередь Ж. Буриданом и Н. Оремом, Койре показал, что и подход, и метод исследования природы были настолько различны у Галилея и у номиналистов и калькуляторов XIV в., что говорить о прямой связи и преемственности их идей с представлениями создателей новой науки нет никаких оснований.