И не было бы счастья, да несчастье помогло. Какие-то лихие храбрецы с границы в очередной раз продемонстрировали неиссякаемое казахское самовольство, напав в Верхних Барсуках на башкирский торговый караван. Купцов ограбили до нитки, два дня продержали связанными, «и хотели убить досмерти». На счастье башкир, неподалеку приключилось несколько «доброжелательных», как пишет Тевкелев, то есть прорусски настроенных старшин и авторитетных казахов, которые планируемое душегубство пресекли, башкир отобрали и освободили, но «пожитку возвратить не могли». И вот один из обобранных бедолаг, по имени Коум Топаров, явился с жалобой пред светлы очи Мамбета Тевкелева, который из русского посла, похоже, постепенно превращался в русского консула.
Тевкелев традиционно послал человека к Абулхаир-хану. Тот явился немедленно, «того же часу», но вот реакцию хана традиционной назвать никак нельзя. Похоже, случай в Верхних Барсуках стал той соломинкой, что сломала спину верблюду. Проще говоря, у чингизида вдруг кончилось терпение, и он сорвался. Приехав к Тевкелеву, Абулхаир вдруг принялся «горько плакать, объявляя то, что может-де Тевкелев и сам видеть, как он, хан, с ними мучитца и от таких пакосных дел их унять не может, а дурная слава происходит все на него, Абулхаир-хана». Проплакавшись и обозвав подданных всеми мыслимыми ругательными словами, хан вроде бы немного успокоился. Но, судя по всему, не до конца. Потому как, шмыгнув пару раз носом, он вдруг объявил, что отправляет Тевкелева домой, в Россию. Все, котагымды джеме,[112] хватит! Допросились, шешен,[113] допрыгались. Доподставляли своего хана. Вот и получат то, что заработали, киждыл.[114]
После чего — уже на холодную голову и без ругательств — еще раз «обещал ево, Тевкелева, уже отправить немедленно, невзирая ни на что, хотя он, Абулхаир-хан, примет себе от противных кайсаков изнурение, а ево, Тевкелева, отпустит».
Тевкелев, думается, был потрясен. Вот так сразу, вдруг и неожиданно, впереди явственно замаячил конец его нескончаемой, казалось, командировки. Потому как, отыграв назад, хан терял лицо. У казахов, как и у любого азиатского народа, незазорным считалось обмануть, схитрить, обвести вокруг пальца фраера ушастого. Но открыто наплевать на данное тобой слово, а уж тем более нарушить обещание, данное дважды… Как и у всех людей, сделать это невозможно без очень серьезных потерь в репутации. Ни один уважающий себя человек, а уж тем более хан, на такое не пойдет. По крайней мере, без очень и очень веских причин.
Так оно и случилось. Правда время, до сей поры еле тянувшееся, вдруг понеслось стремительным галопом, и события чуть не набегали одно на другое.