— Помните, Павел Андреевич, как папа пирог делил? — спросила Вера и подумала: говорил он уже с папой о смерти мамы?
— Ну как же, помню,— кивнул головой Андреев и добавил: — Тут у меня в мешке хлеб белый есть, почерствел, надо его покушать.— Он развязал мешок, положил на стол хлеб и со вздохом сказал: — Довёл нас фашист до краю, но мы его согнём, Степан Фёдорович, вот увидите, согнём.
— Вы снимите ватник, у нас тепло здесь,— сказала Вера.— Знаете, бабушкин дом сгорел дотла.
— Я слышал. И мой домик на второй день налёта немец начисто снёс, тяжёлая бомба прямым попаданием — и деревца сокрушил в саду, и забор снесло… Вот всё имущество в мешке, да ничего, голова ещё не седая…— Он улыбнулся и добавил: — Хорошо, что Варвару Александровну свою не послушал, она меня уговаривала на завод не ходить, квартиру стеречь, в доме бы меня эта бомба и похоронила.
Вера налила чай в стаканы, придвинула стулья к столу.
— А я ведь про вашего Серёжу слыхал,— сказал Андреев.
— Что? Что? — одновременно спросили отец и дочь.
— Как же это я забыл! Раненый один ополченец с завода со мной переправлялся через Волгу — он с моим другом Поляковым, плотником, в миномётной батарее вместе воевал, вот я и расспрашивал, кто ещё вместе с ними. Он перечислил и назвал, Серёжка Шапошников, городской парнишка, он, ваш, словом.
— Ну и что же наш Серёжка? — нетерпеливо спросила Вера.
— Ничего. Жив, здоров. Так про него специально не рассказывал, только сказал: боевой паренёк и очень с Поляковым подружился, так что смеялись даже на батарее — старый и малый всегда вместе.
— А где они теперь, где батарея их? — спросил Степан Фёдорович.
— Он рассказывал так: сперва в степи стояли, там первый бой приняли, потом под Мамаевым Курганом, а в последнее время отступили в посёлок заводской «Баррикады», в доме позицию заняли, прямо из подвалов бьют, стены, говорит, такие в этом доме, что их бомбы не прошибают.
— Ну, а Серёжа, Серёжа-то? Как он выглядит, как одет, как настроен, что говорит? — спросила Вера.
— Не знаю, что говорит, а одежда у всех одна, красноармейская.
— Да, конечно, это я глупости спрашиваю, но значит, совершенно здоров, не ранен, не контужен, ничего?
— Вот это он сказал: жив, здоров, не ранен, не контужен.
— Ну, вы ещё раз повторите, Павел Андреевич: значит, боевой парень, так он сказал, с Поляковым дружит, не ранен, не контужен. Ну, повторите, пожалуйста, очень прошу вас, Павел Андреевич,— волнуясь, говорила Вера.
И Андреев, улыбаясь, медленно, растягивая слова, чтобы рассказ получился подлинней, снова повторил всё то, что слышал от раненого ополченца о Серёже.