— «Шато Бешевель» 1839 года. Особый год для особого случая: первого вечера моей дорогой жены на плантации «Эльвира».
Он поднял свой бокал и улыбнулся ей.
«Ну, — подумала она, поднимая в ответ и свой бокал, — он ведет себя ужасно с рабами, но боготворит меня. Может быть, я сумею изменить его…»
— Ты не ответила после обеда, когда я спросил, любишь ли ты меня.
— Люблю тебя, — тут же сказала она, заставляя себя улыбнуться самой приятной улыбкой. Но, вспомнив о его диком нападении на кучера, она поняла, что сказала неправду.
К концу вечера он был уже пьян. Она начала привыкать к этому… Оказавшись в спальне, он быстро взял ее и, кончив, скатился с нее и растянулся рядом на их большой кровати со сводчатым вышитым балдахином, заложив руки на голову.
— Расскажи мне о Дулси, — попросила она. — Она мне кажется несколько странной.
— Это точно. Она немного с приветом, но безобидная.
— Она сказала мне, что ее отец был белым.
Наступило долгое молчание.
— Джек?
— Ну, черт! Думаю, что тебе вполне можно сказать об этом. Я мог бы прибить ее за то, что она проговорилась тебе, но дело сделано. Я буду признателен, если ты будешь помалкивать об этом. Видишь ли, ее отец был и моим отцом.
Лиза даже села на кровати.
— Ты хочешь сказать, что Дулси — твоя сестра? — прошептала она.
— Сводная сестра. И это слово «сводная» означает всю существующую между нами разницу. Да, мой папочка просто не удержался, чтобы не спустить штаны, извини за такие слова, ягодка, ему особенно нравились цветные женщины. Моя мать была большой моралисткой, верующей, и случившееся разбило ее сердце. Вот почему она умерла в молодом возрасте. И, думаю, что он остро сознавал свою вину, потому что в ночь после ее похорон он заперся в библиотеке и выстрелом вышиб себе мозги.
— Как ужасно!
— Ничего ужасного нет. Меня это порадовало. Я возненавидел его за то, что он сделал с матерью, милейшей женщиной, когда-либо жившей на этом свете.
«На плантации «Эльвира» может находиться прекрасный дом, — размышляла Лиза, — но он наполнен отвратительными призраками».
— Когда же это случилось? — спросила она.
— В прошлом году. Поэтому-то я и решил отправиться в Европу, хотя бы ненадолго уехать от всего. И именно в это время я встретился с тобой, что изменило мою жизнь и опять придало ей прелесть. Вот почему ты так дорога мне.
Она уставилась на балдахин и ничего ему не ответила.
Следующий день выдался дождливым и холодным, поэтому в Йорктаун они отправились в закрытом экипаже — на каретном дворе у Джека было в общей сложности четыре экипажа. Лиза сидела на удобном кожаном сиденье напротив мужа, смотрела на плоские поля Виргинии, думала о бедном Мозесе, который ежился на открытых козлах под зонтиком, чтобы хоть как-то укрыться от проливного дождя.