– Но позвольте, Эдвина, – влезла я, вспоминая историю толстого Эда. – Судя по другим рассказам, Марина была несчастной женщиной, которую убили во время боярских распрей, чтобы не дать ее малолетнему сыну взойти на престол…
– Присмотрись к ней, – прервала меня старуха, подошла к портрету и ткнула сморщенным пальцем прямо в лицо Марины. – Что видишь?
Я нехотя опять повернулась к портрету.
Если на некоторое время забыть о страдающем Лице, то что я видела? Парадный портрет очередной государыни: пышное одеяние, царский венец, громоздкие перстни, каплеобразные жемчужные серьги. Слева – Московский Кремль. Справа – православная икона. Правда, какая-то непонятная, не классически выдержанная, странная и темная, а так все атрибуты власти и состоятельности на лицо.
Но это только на первый взгляд. Чем внимательнее всматривалась я в портрет, в его сумрачно-лиловый фон и темный, странный лик святой или святого на иконе, тем сильнее ощущала неясную тревогу.
Гасли сумерки над Кремлем и длинные тени струились от Успенского собора. Эти тени как темные щупальца спрута обволакивали молодую женщину, и уже не высокомерие, а страх плескался в ее удлиненных полуприкрытых глазах, а держащие зеркало с пламенеющим в нем Лицом руки казались сведенными жестокой судорогой. Марина в необъяснимом ужасе всматривалась в сгустившиеся сумерки дня и видела там то, чего не мог видеть никто другой.
Я вопросительно перевела глаза на Эрвину. Старуха утвердительно кивнула головой и медленно, с видимым удовольствием допила свой бокал.
– Верно, Марина знала правду. Потому и боялась, ты все правильно поняла, – кивнула она, с громким бульканьем наливая себе и Муру следующую, такую же щедрую порцию виски и бросила в стаканы по одному-единственному кубику льда. («Старуха у себя дома, но вот как поведет машину Мур?» – пронеслось у меня в голове.) – Но честолюбие губит многих, и Марина была не исключением. Вкусила сладость власти и не собиралась сдаваться. Не она первая, не она последняя.
– Что вы имеете в виду? – не понял Мур.
– А то. Марина вышла замуж за внука царя Ивана IV Грозного, все правильно, потому что не было никакого убийства в Угличе по указу Бориса Годунова, ребенка спасли. Но все равно, это не имело никакого значения, и в любом случае Дмитрий I был обречен на смерть. Так же, как и его сын – царевич Иван. Никто из них не имел бесспорного права наследовать трон.
– Но почему? – теперь уже не поняла я.
– Потому, – колко усмехнулась Эрвина. – Что на потомке царя Василия III – Иване Васильевиче IV Грозном – лежало серьезное подозрение в том, что отцом его был совсем другой человек, и Марина прекрасно знала об этом…