При виде этих чиновных особ Панько немного оробел и неуверенно стал подниматься по ступенькам. Не успел он сделать и шага по коридору, как секретарь остановил его словами:
— Покажи карточку!
Панько разжал дрожащую руку и протянул смятое в кулаке удостоверение на право голосования.
— Не эту! Ту, для голосования! — закричал на него Момчинский тем вахмистерским голосом, каким кричал он раньше на своих уланов.
«Ого! Уже начинается!» — подумал Панько, и дрожь нетерпеливого ожидания и неуверенного предчувствия пробежала по всему его телу.
Он сразу оробел от этого сердитого окрика. Не знал, почему именно, но чувствовал, что если этот панок насядет на него, то рука против его воли сама полезет за пазуху и вытащит бюллетень. Чтобы прогнать этот страх, Панько мысленно подбадривал себя: «Не давать! Не давать!»
Это пронеслось в его голове мгновенно, пока он обдумывал, что должен ответить секретарю. Сколько ни силился он, чтобы ответить резко и решительно, но ничего у него путного не выходило.
— У меня нет другой карточки! — выдавил, наконец, Панько и тут же сообразил, что ему не поверят. Секретарь приблизил к нему побагровевшее лицо.
— Врешь! Давай бюллетень!
«Да будет воля твоя, господи! Только бы это выдержать», — подумал Панько и робко ответил:
— Тут я не дам карточку — наверху в комиссии!
— Быдло! — зашипел секретарь и, растягивая рот, зловеще блеснул зубами. Потом подмигнул «агитатору» и шопотом:
— Дать!
В тот же миг десятский взмахнул здоровенным кулаком и ударил Панька по лицу.
«Уже бьют! Но выдержу, будь что будет», — подумал Панько и приладился получить еще несколько тумаков; стиснул зубы и сморщил, сколько мог, лицо, — думал, что это избавит от боли. Секретарь отвернулся к стене хихикая. Панько будто застыл на месте, где остановился, смотрел испуганными глазами на «агитатора» и чего-то ждал.
Тогда подскочил к нему жандарм и замахнулся прикладом:
— Давай или сюда, или туда! Не мешай другим! — заревел он с такой злобой, точно Панько откусил ему ухо.
Дальше Панько уже ничего не помнил, как пригнулся, как вскинул руку над головой и когда выскользнул на улицу.
Стал поодаль напротив дверей и со стыдом и горечью подумал:
«Все же не выдержал! Испугался! Хорошо же я стою за общество! Стоит ли меня в другой раз выбирать? Побоялся, что голову прикладом разобьет!» Он смотрел, как другие выборщики заходили по одному в помещение, как секретарь отбирал у них бюллетени и взамен давал другие. «Там, видно, вложена пятерка. За подлое платят, а за честное бьют!» — соображал Панько, и глаза наполнялись слезами от горя и боли. Побитое лицо как огнем пекло.