Утром я спускался к Сашке с ранцем за спиной, и мне казалось, что у меня не все в порядке с памятью. На моих глазах отец моего приятеля, худой и маленький дядя Саша, целовал высокую тетю Надю, которая была тяжелее его раза, наверное, в три. Она улыбалась ему, называла его Санечкой и суетливо укладывала сверток с обедом в брезентовую сумку. Я всякий раз растерянно хлопал рыжими ресницами, чтобы убедить себя в том, что это мне нисколько не пригрезилось. В одиннадцать часов вечера — да-да, я не выдумываю! — эти двое под крики собственных детей опять бились насмерть на пороге своей квартиры.
Потом дядя Саша гладил своих детей по головам, заодно и меня. Он строго предупреждал нас, чтобы не шалили, после чего отрывал от календаря листок и тут же свертывал из него самокрутку. Этот процесс меня завораживал. Я переставал хлопать ресницами и, наоборот, замирал, чтобы лучше слышать треск листка и аромат табака. Мой рот наполнялся слюной восхищения, когда дядя Саша лизал краешек бумажки.
Сашка, Серега, Тоня и тетя Надя целовали друг друга, дядя Саша и тетя Надя в финале лобызали меня, и все наконец-то выходили на улицу. Этот ритуал продолжался изо дня в день, в нем царствовала атмосфера всеобщей любви и доверия. Если бы не лиловые, свежие, словно только что из печати синяки то под правым, то под левым глазом дяди Саши, я мог бы ручаться за то, что каждую ночь меня мучают видения.
Иногда мне думалось, что тетя Надя нарочно ставила эти памятные знаки на разные места, чтобы не причинить особого вреда здоровью своего мужа. Эта мысль посещала меня всякий раз, когда я лежал в больнице. Медсестра заходила в мою палату со шприцем в руке и спрашивала: «Ну, в какую половинку мы ставим сегодня?» Но доставалось дяде Саше не только от жены, и тогда он не выходил из квартиры по несколько дней.
— Значит, и твои родители тоже знают, когда уйдут цыгане, — заметил я, отрывая взгляд от пистолета.
Так себе, ничего особенного. У меня был лучше, привезенный из большого города.
— Родители всегда все знают, — угрюмо подтвердил Сашка.
— Так уж и все?
— Все. Конец этому разговору. Понял?
Не знаю, как это происходит у взрослых, но мне захотелось перечить Сашке, потому что у него был пистолет.
Несмотря на чересчур уж живую обстановку, царившую в его доме, он часто и подолгу замыкался, выходя из подъезда. Изредка его неприязнь ко мне проявлялась, и тогда он срывался на слезы.
Я знал, что именно мучило и унижало его. По сравнению с ним я был тенью, призраком. Несмотря на то что я бегал быстрее, соображал и учился лучше, сравнивать нас с точки зрения физиологии можно было лишь формально, чисто академически. У нас обоих было по две руки и ноги, к ним прилагалась голова и все остальное. Но Сашка был выше, сильнее и крепче. Он запросто переворачивал камни, которые я не мог оторвать от земли. А как он выламывал из плетней колья! Я же мог только изобразить это, не причинив забору ни малейшего ущерба. Но его тревожило обстоятельство, которое сводило всю его силу на нет.