— Не переживай за маму, с ней все хорошо, — неожиданно сообщила мне старуха.
Я прекратил плакать.
Может быть, не все потеряно?..
Наверное, именно эта мысль пронеслась в моей голове. Видимо, так и было, потому что я испытал то же ощущение, которое приходило ко мне всякий раз, когда открывалась дверь больничной палаты. Мне сказали, что мама умерла, но я поднимал голову, и глаза мои заполнялись слезами. Я ждал появления мамы. Она войдет, бросится ко мне и скажет: «Все хорошо, Артур, любимый». Только тогда я на самом деле поверю, что все хорошо, и тут же прощу всех, кто лгал мне о смерти мамы. Я забуду их ошибку, невнимательность. Пусть кто-то другой, а не я, скажет, как они были не правы.
Но она так и не пришла. И вот сейчас старуха произнесла слова, которые снова заставили меня сжаться и почувствовать на ресницах свежие, легкие слезы.
Мне нужно было задать вопрос, который возник в моей голове, но я боялся его озвучить. Очень уж хрупка и призрачна была грань, отделяющая меня до слов старухи от меня же, но уже тогда, когда она произнесла их. Но я пугался еще и опоздать с вопросом. Взрослых нужно спрашивать быстро и сразу, пока они не придумали кучу отговорок.
Я набрался сил и сделал это:
— А где мама?
— На небе.
Это совсем уже было за гранью моего понимания. Я потерял дар речи. Неужели это и есть та отговорка?
— Ее забрал к себе Иисус. Ей хорошо, детка, она счастлива.
Как мама может быть счастлива без меня? Я ужаснулся этой мысли.
— У Господа ей хорошо, детка. Теперь она никогда уже не будет мучиться и страдать, — говорила старуха между тем. — Мама смотрит на тебя и улыбается.
— Значит, это Иисус забрал ее? — спросил я, вцепившись в сиденье стула.
— Да, он.
— Зачем?
— Так всегда бывает, детка, — отвечала старуха. — Он знает, что делает. Мы должны покоряться воле Господа, искать в себе любовь и доверие.
В моей голове ни тогда, ни после так и не смогла установиться взаимосвязь между моей безграничной, не требующей объяснений любовью к маме и необходимостью поиска ее у Иисуса, отнявшего у меня самое дорогое.
— Что я сделал ему плохого? — спросил я, чувствуя, как нарастает боль в пальцах, сжимавших стул.
— Ты ничего плохого не сделал. Иисусу нельзя сделать плохо, детка. В Иисуса нужно верить. Он забрал в лучший мир твою маму, но спас тебе жизнь.
Эти слова заставили похолодеть мои ноги. Чувство, которому я еще не нашел названия, охватило меня и погрузило еще в большее непонимание. Я совершенно потерялся, оказался смят и уничтожен.
Так, значит, для того чтобы я жил, мама была вынуждена заплатить вот так?