* * *
Отужинав, Га-нойон явился в юрту «младшей жены». Удалив служанок, он запер дверь и, сняв кушак, присел на кровать, к которой никто не смел прикоснуться в его отсутствие. Гунчинхорло вскочила, чтобы помочь ему снять дэли. Потом присела на корточки, собираясь стянуть с ног господина гутулы.
— Погоди, я сам.
«Что это он? — подумала испуганная девушка. — Чем я провинилась? Ведь служанка Дулма именно так учила ухаживать за господином... Значит, он гневается на меня за что-то. Но за что? Если буду сидеть сложа руки, рассердится еще больше, а то и побьет...»
А нойон разделся и с виноватым видом улегся на кровать. Гунчинхорло всегда удивлялась: почему это Га-нойон, приезжая в столицу дважды или трижды в год, каждый раз спокойно засыпает на своей кровати, будто и не замечая, что остался в юрте наедине с женщиной. «Если не ляжешь к господину в постель, он может избить тебя до полусмерти и голой выбросить на улицу», — вспомнились ей наставления Дулмы. «Значит, я сама должна лечь к нему в постель? Да как же это? Ведь он такой почтенный человек. Да ему и говорить-то со мной не пристало. И все-таки очень странно: днем я с ним повсюду как жена, а ночью... Расскажи кому — не поверят». Выросшая под опекой отца, очень редко сытая, чаще голодная, Гунчинхорло и побаивалась старого нойона, и вместе с тем была довольна, что у нее такой сильный покровитель.
Старый же нойон совсем не походил на волка, подкрадывающегося к беззащитному ягненку. Ему казалось, что девушка кокетничает с ним и, видимо, не прочь утешить его. Но он боялся, что она болтлива. Женский язык, как известно, без костей! А нелепые сплетни могут нанести урон его достоинству.
Девушка робко присела на свою кровать и задумалась. Красные отблески пламени очага освещали ее. В широкой плошке мерцал огонек. Босиком Гунчинхорло подошла к столику с бур-ханами, накрыла фигурки куском ткани и снова села на кровать, уставившись на огонь. На дворе завывал осенний ветер, понизу тянуло холодом, и босые ноги Гунчинхорло стыли.
Заметив, что в юрте, где нойон уединился с девушкой, стало тихо, одна из служанок прикрыла тоно[Тоно — дымовое отверстие на крыше юрты.]. Гунчинхорло встала с кровати, постелила себе постель и забралась под одеяло. Но сон не приходил. «У господ, — вспомнились ей вновь слова Дулмы, — бывает и по две, и даже больше жен. А то и просто ходят к чужим женам». Нет, этот нойон, кажется, не такой.
Если Га-нойон не считает Гунчинхорло за женщину, тогда зачем он привез ее в город? Вообще был он какой-то странный — в кости не играл, вина не пил. Наверное, прав был дядюшка Тавнан, который сказал в прошлом году про нойона: «Бывают люди, их побьешь — у них же легче на душе станет». А отец говорил: «Если заметишь, дочка, что тебя прогнать собираются, лучше уходи сама, не дожидайся, когда прогонят. Что подарят тебе из одежды да украшений — бери, а чужого добра не трогай. От гнева господ надо держаться подальше».