— Горобец на выезде — у нас ЧП! — с ходу выпалил Земцов вместо обычного приветствия. — Подполковник приказал — как появишься, направить тебя к нему — вот адрес!
Капитан вручил Миронову небольшой листок бумаги, на котором от руки было написано: «Солнечная, 20», потом спросил:
— Знаешь, где это?
— Да, тут недалеко. А что случилось?
— Горобец получил информацию от коллег из госбезопасности — это у них ЧП: при задержании немецкий агент подорвал себя гранатой, ну, вроде зацепило несколько гэбэшников — точнее не могу сказать.
— Ладно, на месте будет видно!
Миронов стремительно выскочил на улицу и чуть не столкнулся в дверях с полным, невысоким подполковником, на вид лет тридцати пяти — сорока. Тот, увидев Миронова, укоризненно покачал головой:
— Все куда-то спешите, товарищ Миронов, при этом умудряетесь игнорировать важные политические мероприятия! Почему отсутствовали на последнем партсобрании?
Майор, опустив руки по швам и отдав честь, преувеличенно вежливым тоном ответил:
— Товарищ подполковник! Я же докладывал начальнику отдела, что был тогда на задержании! Разрешите идти?
— Идите, майор! Но учтите: я за вами пристально наблюдаю! Еще на фронте заметил у вас склонность к интеллигентской мягкотелости и даже политическую близорукость. Смотрите, как бы дело не дошло до оргвыводов: не все время вам быть под защитой влиятельных покровителей!
«Вот сволочь! — возмущенно думал Миронов, когда заводил мотоцикл. — Все настроение испортил, индюк надутый!» Он резко довернул рукоятку газа, «BMW» взревел и понесся по смоленским улицам, разбрызгивая лужи. Встреча с подполковником Ковальчуком, замполитом окружного Управления контрразведки, надолго выбила майора из колеи. Между ними давно сложились неприязненные отношения, более того, Миронов замполита терпеть не мог, но скрывал свои чувства под маской холодной вежливости. Судьба впервые свела их летом сорок третьего…
Подполковник Ковальчук.
Он не был по своей натуре каким-то кровожадным злодеем — отнюдь нет. Просто люди в его «марксистском» понимании существовали на этом свете лишь в качестве народных масс, подвластных воле партии и, конечно, ее великого вождя товарища Сталина…
При этом Ковальчук не походил на тупоголового фанатика: он являлся типичным представителем Системы, в которой человек рассматривался не как творение божье с бессмертной душой, а всего лишь как крошечный винтик или неодушевленное колесико в механизме гигантской государственной машины. Сломался винтик — заменим на другой, и никаких проблем!
…В середине двадцатых годов Валеру Ковальчука привел на ту же московскую ткацкую фабрику, где трудился сам вот уже два десятка лет, его отец — Иван Николаевич. Молодой и смышленый парень, к удивлению отца, быстро пошел в гору — но не по слесарной части, а в качестве комсомольского активиста. Валера очень быстро понял, что можно прекрасно жить, работая не руками, а языком: через год с небольшим он уже был освобожденным секретарем комсомольской организации.