Таким образом, через час я со своими попутчиками оказался внутри санитарного вагона, так называемого кригера. Такой четырехосный, со снятыми внутренними перегородками пассажирский вагон применялся для перевозки тяжелораненых: вдоль боковых стенок в нем были оборудованы специальные станки для трехъярусного размещения носилок. Во вторую заброску в дальний советский тыл, когда я выбирался с Урала, мне приходилось путешествовать точно в таком же кригере — к счастью, не в качестве раненого. Сейчас мы разместились за боковым откидным столиком, только уже впятером; к нашей «теплой» — в прямом и переносном смысле — компании добавился военфельдшер, высокий плотный хохол-старшина по фамилии Наливайко. Кстати, этот военфельдшер полностью оправдывал свою колоритную фамилию: постоянно добавлял в наши стаканы новые порции мутноватого самогона. Трехлитровую бутыль этого зелья мы купили в какой-то избе, куда завел нас по дороге капитан, после чего долго петляли обходной тропинкой («Чтобы не напороться на патрулей!» — объяснил Борис), пока наконец не добрались до депо и не оказались здесь, в вагоне.
Вскоре раздался характерный толчок и лязг от сцепки паровоза и вагонов, а еще через пятнадцать минут наш небольшой состав из десятка отремонтированных санитарных вагонов двинулся по направлению к Смоленску.
— За победу! — тут же провозгласил тост неугомонный Саша Наливайко. — Чтобы всем нам благополучно добраться аж до самого логова Гитлера, до Берлина!
Тост был принят «на ура», и все досуха опустошили свои стаканы (тут их было в достатке). «Да уж, — подумал я с горькой иронией, — мне и в самом деле необходимо благополучно добраться до Берлина!»
Я выпил, и мелькнула мыслишка: «Бог любит троицу, а заброска-то эта третья — может, выкарабкаюсь!»
Минут через тридцать-сорок все угомонились, расположившись на свободных носилках первого яруса, при этом Игорь с Сашей оглушительно захрапели, а Наливайко все ворочался с боку на бок, укладываясь поудобнее. Я тоже прилег, сняв сапоги и укрывшись шинелью, но сон долго не шел: сказывалось возбуждение событиями истекшего дня, усугубленное выпитым. И как всегда в такие минуты, приходили самые трудные и «неудобные» мысли: а правильно ли я поступил, переметнувшись на сторону врага?
Сначала, когда в январе сорок второго года ушел к немцам, все для меня было просто и ясно: надо свалить в России ненавистный сталинско-коммунистический режим — пусть даже руками немцев! Но впоследствии оказалось, что не все так просто. Хотя и сейчас я был твердо убежден: сталинизм-большевизм — страшная трагедия для России. Открылось и другое: теперешняя гитлеровская Германия с ее коричневой чумой — такая же зараза, как и красный коммунизм. За три года службы в абвере, имея возможность сравнить две системы изнутри («Кстати, уникальную возможность!»), я вдруг сделал ошеломляющее открытие: да ведь Гитлер и Сталин почти близнецы-братья! Даже названия режимов звучат одинаково: у одних «национал-социализм», у других — «интернационал-социализм»! Но что мне теперь делать со всеми этими политическими «открытиями»?