И еще один зеркальный эффект преподносится читателю. И опять эффект, пародирующий магию. Статью «Тени волшебные» завершает абзац:
«Теперь вызывание теней, показываемое в театрах замечательно тем, что тени эти подвижные; но они уже не могут нас уверить в том, что настоящие: года четыре назад один из известных магиков вызывал на сцену тени и бился с ними на шпагах. Не знакомому с фокусом, хотя и знающему физику, было затруднительно угадать производимый фокус. Но тени эти были действительно настоящие, хотя и живых людей.
Дело в том, что во всю сцену было поставлено одно большое стекло с рябой поверхностью и на стекло это падали тени живых движущихся особ, одетых в различные костюмы, отражаясь в них, они производили разного рода движения и показывали вид, что борются с фокусником, который отвечал своей шпагой, действуя за стеклом. Стеклу этому дают такое положение, — продолжает автор деловитым тоном преподавателя оптики (или режиссуры?), — чтобы отражались в нем одни театральные персонажи, которые помещены близ рампы так, чтобы лица эти не были видимы для публики».
Тон «Толкового словаря…» иногда создает иллюзию, будто комментарий исходит от кадрового колдуна. Но, по сути, любой наш современник-материалист не почтет для себя за стыд полностью солидаризироваться с этими скептическими ремарками. Кадровый колдун продукт маскарада, притом удавшегося.
Противоположного характера маскарад демонстрирует книга С. Хинтона «Четвертое измерение и Эра новой мысли», Петроград, 1915. Первое впечатление, что это пособие по геометрии: схемы, чертежи, формулы, Больяи и Лобачевский. Но смысл математического трактата, не без блеска написанного, состоит в другом: здесь предпринята попытка представить средствами точных наук то, что обозначается у Хинтона как «высшее». Предоставлю слово самому автору, выступающему с мотивацией своих замыслов:
«Платон в чудной аллегории рассказывает о некоторых людях, живших в таких условиях, которые практически низводили их на степень обитателей мира теней. Они были прикованы таким образом, что могли видеть лишь свои тени и тени всех прочих предметов на стене, к которой они были повернуты лицом. Все движения представлялись им лишь движениями на поверхности; все формы были для них лишь теневыми бестелесными очертаниями.
Платон прибегает к этой иллюстрации для изображения отношения между истинным бытием и иллюзиями нашего мира чувств… Философ, который освободился от предвзятых мнений, который ушел мысленно в идеальный мир, в мир идей высших и более реальных, чем мир впечатлений, воспринимаемых чувствами, может сообщить своим собратьям о том, что является более истинным, чем видимое солнце, и более великолепным, чем самые Афины, видимый город.